Дмитрий Вересов - Возвращение в Москву

– Я ведь не настаиваю, Юрочка. Прекрасно тебя понимаю. В машине сидеть не надо, лучше оставайся дома. Мама, в конце концов, вспомнит тебя. Помнит же она твою маму и то, что у нее был сын.

– Вот именно. Только я никак не ассоциируюсь у Елены Львовны с сыном моей мамы.

– Юрка, не расстраивайся ты. Она ведь нездорова.

Я не расстраиваюсь, но по этому поводу у меня есть свои соображения. Просто Елена Львовна знает, что того ясноглазого и светловолосого мальчика, Юры Мареева, больше нет на свете.

– Она поправится. Что это за камень? Аметист? Я до сих пор не знаю всех ее драгоценностей.

– Розовый гиацинт. Гораздо лучше аметиста. Еще африканский, чистейшей воды. Оправу делал на заказ сам Гаврик Изорский-Кунц.

– Сам Изорский-Кунц! Сам Гаврик! – восхищаюсь я, хотя понятия не имею ни о каком Гаврике. И оправа мне не слишком нравится – аляповатая, грубоватая, с финтифлюшками. Но Гаврик, должно быть, из тех самых, кто ухитрился создать на себя спрос. Поэтому вспоминать здесь о хорошем вкусе излишне, как подсказывает мне опыт, чтобы не обижать мою любимую. – Красиво. А другие твои африканские штучки сохранились? Ты, по-моему, их тоннами покупала. Тебе так нравилось их носить…

– Не сохранились, Юра. Раздарила. Здесь они как-то не смотрелись. Это все же не «Тиффани», не «Картье», не «Булгари», не Жан Шлумбергер. Не Гавриил Изорский-Кунц. Не та мера элегантности.

– А-а…

– Ладно, пока. Я ненадолго, к маме. А вечером мы подписываем договор с чехами на поставку фирменной посуды для моих «Ларчиков» – особый дизайн для каждого ресторана и все такое, это я тебе напоминаю. Потом – парадный ужин в «Русском Ларчике».

– Почему не в «Чешском»?

– «Чешского» у меня нет, как тебе, мой уважаемый «министр иностранных дел и внешних сношений», должно быть известно. А есть только «Русский», «Немецкий», «Французский», «Китайский» и «Итальянский». Но я чехам пообещаю, что будет. Может, и вправду будет. Попрошу прислать какого-нибудь специалиста по кнедликам… Можно, кстати, на «Чешский» переделать «Немецкий», который совсем убыточный. Там даже ничего не придется менять радикально. Кухни, в общем-то, похожи, насколько я знаю, но если сделать упор на новенькое… Даже и на рекламу особенно не придется тратиться. Как ты считаешь, Юрка?

– Не знаю. Как хочешь.

– «Не зна-аю! Как хо-очешь!» – передразнивает она. – А ты-то знаешь, чего хочешь?

– Не уверен. Точно знает, чего хочет, по-моему, только алкоголик. Юлька, не придирайся. Пойдем, я провожу.

Ворота раздвигаются во всю ширь, и она уезжает, сегодня одна, без Никиты Спартаковича, сама ведет свою серебристую «Тойоту» предпоследней модели. «Черный воронок» оставлен, притаился в гараже.

Я возвращаюсь в холл и включаю телевизор. Вдруг да что-то новенькое? Как бы не так, все то же.

«Раскачаем мир!» Таков призыв, и неважно, что это просто реклама. Раскачаем мир, пусть трещит по всем швам, а из трещин, из прорех тем временем хлынет информация, только ведра подставляй, а потом продавай на ближайшем рынке и желающим грабить, и тем, кто не хочет, чтобы его ограбили. А что? Честный бизнес, вроде продажи «живой воды» из-под крана. Можно честно пропустить ее через фильтр, честно разлить по бутылкам, завертеть пробку и снабдить элегантной этикеткой. Можно накачать углекислотой, чтобы била в нос, можно минерализовать, чтоб скрипели зубы. Есть спрос, значит, все честно. А я усомнился, что честно. При этом понимая, что мир перевернулся за то время, пока я находился в состоянии, если так можно выразиться, законсервированном – сначала в Африке, потом на зоне, потом в родной глубинке, где все перевороты и общественные кульбиты амортизируются. Пока туда волна докатится, она уже и не волна, а жидкая пена. Пузыри полопались, и все по-прежнему, до новых пузырей. Между прочим, теперь я лично знаком с одним продавцом «живой воды», то есть уворованной информации, и он мой враг. Смертельный враг.

После той истории в казино у меня появилась привычка проверять наш с Юлькой общий банковский счет. Через какое-то время понял, что огромные суммы, треть ее ресторанных доходов – и «Ларчиков» ее любимых, и сети кондитерских «Жюли», которыми она тоже владеет, – исчезают неизвестно куда. Это, конечно, не мои деньги, и не мое, по сути, дело, на что моя любимая их тратит. Но благотворительность она терпеть не может и занимается ею крайне редко и только тогда, когда уверена, что выиграет на налогах, и я всегда знаю о подобных ее намерениях, а такие траты невозможно объяснить ничем, кроме тайных выплат.

С некоторого времени я легко сопоставляю денежные потери с Юлькиным черным настроением. Поэтому Пипу Горшкова (Филиппа Ипполитовича Вазоньина по паспорту. Пипа, а точнее – Ппиппи, Горшков – это «творческий псевдоним», нагло-скоморошеский, для тусы), так вот, Пипу я намерен убить и всерьез обдумываю это благородное мероприятие. Мне кажется, что Ф. И. Вазоньин подбирается и ко мне, хитрец этакий, с тех пор как меня ему представили, смотрит, как охотник на тетерева, хочет затянуть петлю. Но «на любую хитрую гайку найдется свой болт с левой резьбой». Так говорил Лева Ключевой, Ключ, мой соседушка по нарам, неплохой слесарь, но подловатый человечек и неудачливый взломщик кооперативных торговых палаток, ныне покойный, потому как проигран был в «двадцать одно» сволочью Носом. Леву я последний раз встретил на премьере в «Современнике», и там он повторил эту свою фразу про хитрую гайку, а больше ничего не сказал.

Я уже не удивляюсь, что встречаю вернувшихся. Я нисколько не радуюсь, что встречаю их. Они были нелучшими людьми, а теперь – лазутчики, связные. Они проверяют готовность «пятой колонны», они представляют тех, кто готовит вторжение, масштабную интервенцию. И вся беда в том, что, кроме меня, этого никто не видит, по крайней мере, в Москве, никто не чувствует, что вот-вот земля под ногами вспыхнет. Я же намерен наблюдать и далее – назову это оперативным мониторингом, как сейчас принято. В зависимости от моих наблюдений буду и действовать. По обстоятельствам.

– Юрий Алексеевич, – говорил Юрин непосредственный начальник, уже в который раз говорил за восемь месяцев Юриной африканской маяты, – Юрий Алексеевич, это азы, то, что я сейчас вам собираюсь изложить. Вы сами все это изучали, и у меня нет причин сомневаться в высоком уровне вашей подготовки. Теоретической. На практике вы все осваиваете здесь, на месте, и неплохо справляетесь, как я погляжу. Так вот. Напомню вам: мы передаем кое-какие наши наработки в определенных областях сельского хозяйства и промышленности, в том числе оборонной, как вам, разумеется, известно, нашим гвинейским… ммм… друзьям. Друзьям. Зачем? А затем, что этот дружеский жест, несомненно, приближает политический режим принимающей, то есть гвинейской, стороны к нашему политическому (я не побоюсь этого слова, мы с вами профессионалы), к нашему политическому режиму. Зачем? Затем, что мы несем знамя социализма и всегда готовы к пополнению в своих рядах.