Альберт Лиханов - Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.

И у нас почти то же самое.

Спрашивается: где выход? Выход есть, это уже система. (Может быть, многие будут не согласны с моими наблюдениями, но исключения только подтверждают правило, моя система — это сама жизнь.) Выход — это потрясение. Все равно какое. Но сильное, чтобы его следствием была неизбежная переоценка ценностей. Многие из нас прошли через это (исключение — единицы). Если же его нет — люди пополняют собой галерею «лишних людей» в современном варианте.

С уважением, Виктор С.».

Итак, потрясение как выход. Что ж, максималистский, но не чуждый здравого смысла путь.

Однако пойдем от противного. Немало славных и чистых ребят встречаю я в жизни — поездках, на пленумах комсомольского ЦК, — тех, кто нашел себя без долгих словопрений, живет идеей, хорошей высокой целью. Что ж, все прошли через потрясение? Кому-то оно потребуется, еще как, но великое множество людское, вырастая в простых обстоятельствах, умеет сохранить себя, остается собою, сызмала избрав прямой и открытый путь. Нравственное здоровье близких не может освободить ребенка от инфантильности возраста, но может охранить от хронического течения этой болезни.

Ведь еще великий Маркс сказал: бытие определяет сознание.

Бытие помельчавших мечтаний, узколичностных интересов, подешевевших иллюзий, решений, сильно отцензурованных старшими членами семьи, определяет затяжной характер инфантильности и трансформацию снов и сновидений Верочки восьмидесятых годов двадцатого века, называющей сегодня себя А. В. С.

Не надо бранить ее слишком уж громко. Большой процент ответственности за ее мечтания и поступки лежит на взрослых, отнимающих у нее право собственного решения. Тургеневский конфликт отцов и детей, по моему разумению, обретает в этом смысле новое, порой внешне абсолютно бесконфликтное дыхание.

В сущности, настает пора поддержать стремление детей к самостоятельности в новых социальных условиях. Настает пора обратить на это самое серьезное внимание родителей, если они хотят своим детям подлинного, а не фальшивого добра.

Я думаю, каждое новое явление в жизни требует длительного наблюдения над его результатами.

Тех, кто родился перед войной, во время войны, сразу после войны, нельзя назвать безоблачными поколениями — они хватили лиха, кто прямо, кто косвенно, и, пожалуй, безоблачным поколением возможно признать уже их детей — родившихся годах в пятидесятых-шестидесятых. Собственно, и об инфантилизме-то мы заговорили применительно к «пятидесятникам» и еще более — к «шестидесятникам».

Запоздалая зрелость при условии сильной опеки, растущего материального благополучия, расцвете «вещизма» в обстоятельствах созерцательной духовности я всего лишь сопереживаемой действенности — об этих ребятах идет речь. Пока — о молодежи, о более или менее молодых.

Но ведь результат будет наблюдаем — в полном его объеме — лет через тридцать-сорок, когда инфанты, рожденные ростом благосостояния и благополучия, сами станут дедушками.

Давайте смоделируем, хотя бы мысленно, а? Может, появятся дедушки, так и не нашедшие себя в своей долгой жизни? Бабушки, привыкшие к опеке, бесконечным советам и пожеланиям, — бабушки, ждущие советов на сей раз от внучек? Старики, не уверенные в себе, подверженные колебаниям, неустойчивые, комплексующие. И новый, уже тамошний, тогдашний, из двадцать первого века молодняк, инфанты тех, будущих, дней усмехаются над стариками, не ищут в них опоры, осуждают их моральную слабость.

Может ли это быть? Представить себе страшно, печально, даже, если хотите, отвратительно. Но возможно. По крайней мере не исключено. Полагаю, что семена инфантилизма могут прорастать до глубокой старости и дать плоды — такой горечи и послевкусия, что мы сегодня и вообразить не можем.

Мне могут возразить, что это крайности, такое прогнозирование недоказуемо, оно не в природе гибкой человеческой натуры, что жизнь сильнее нас, укатают любого сивку крутые горки и к зрелости человек даже самого избалованного воспитания придет иным, изменившимся в своей сути, и инфантильных стариков быть не может.

Однако я располагаю важным документом — человеческим письмом, подтверждающим, допустим, и единичную, но ужасную возможность. Честно говоря, лучше бы приводить иные документы, подтверждающие иные, более оптимистичные гипотезы. Но объективность размышления не вправе отвергать и такое:

«Мне 30 лет, я шесть лет замужем и вот решила написать про свою великую тягость — про своего инфантильного мужа. Правда, мой муж работает, но как убог, безделен его досуг! Неумение и, главное, нежелание трудиться, жажда вечного праздника — откуда в нем, сыне простой, рабочей семьи, это барство? Отец — каменщик, мать — заводская работница, а вот работать сына не научили. Читать не приучен, каких только книг я ему не предлагала, дома у меня неплохая библиотека, собираю книги с 10 лет, — бесполезно. Чем ни пытаюсь заинтересовать — ничего не получается. Увидел у знакомых фотоальбомы — «Вот здорово!». Купили фотоаппарат, думаю, все интерес к чему-то будет, пощелкал, проявлять и печатать — занятие более скучное, в результате — я полностью освоила фотодело. Заинтересовался аквариумом — завели рыб, и опять то же. Цветет вода, дохнут рыбы. Загорелся и потух.

Поженились, родители предложили купить кооператив. Отказались. Когда добиваешься сам — оно ведь дороже, все это. Живем на частной квартире, топлю печь, ношу воду. Углем и дровами обеспечивает отец. Решила заставить мужа хотя бы немного позаботиться о доме — запастись на зиму топливом. Куда там! Ноябрь, морозы, а в сарае ни угля, ни дров. «Выписал». «Некогда в управление сходить». «Уже все разобрали». Получили квартиру. Гвозди не вбиты, ковры рулонами у стены: «Не могу пистолет достать». — «А ты на деревянных пробках сделай». — «Ты что, это неделю долбить надо».

Не хочу противопоставлять наши семьи, но так уж получилось. Я выросла в интеллигентной семье, отец — зам. директора предприятия, мама — директор школы, а я ведь все умею, всему научили. Даже утюг отремонтирую, не дождавшись помощи своего «мужчины», не говоря уже о сугубо женских делах — шить, вязать, готовить и прочее. Смотрю на него и думаю: чем бы еще его занять? «Давай дачу возьмем, ты ведь умираешь от безделья!» — «С ума сошла, взять и убивать на нее каждое лето!» Растет у меня дочь, маленькая еще совсем, но помогает чем может, и пол подотрет, и посуду вымоет, и куклины платья постирает. «Ты ребенка детства лишаешь», — говорит мне муж. «Нет, я просто не хочу растить белоручку». И ведь он очень неплохой человек, мой муж. Добр, терпелив, не пьет, не курит и прочее «не». Одно тяжело — работа для него обязанность, ноша непосильная. Отсидит в кабинете восемь часов, отсидит дома и спать ляжет. И все ему скучно, все ему неинтересно. В отпуск надо каждый год ездить, каждую субботу в гости ходить. Не знаю, зачем пишу все это. Хорошо было бы, если бы вы напечатали мое письмо, может быть, узнает в нем себя, что-то по-другому станет в нашем доме? Устала я быть «мужчиной» в квартире нашей.