Виктория Токарева - Рассказы и повести (сборник)

Лжесвидетель тоже поднялся, и их тела в ту же секунду прибило друг к другу.

— Давайте встретимся, — вдруг сказал Он.

— Сегодня, — торопливо сказала Лора.

— Время и место?

— «Казахстан». Пять часов вечера.

— А почему «Казахстан»?

Было бы правильнее, если бы он спросил: «А почему пять часов?» Был нечетный день, и Лора работала с трех до семи. В пять часов ее должны были ждать ее старушки.

— Я там работаю.

— В «Казахстане»?

— Нет. В поликлинике. Возле кинотеатра «Казахстан».

Автобус остановился и разомкнул дверцы.

Лжесвидетель прорезал собой людскую толпу, как ледокол «Ермак». С его рубашки дождем посыпались пуговицы.

Он выскочил из автобуса в последнюю секунду, даже на секунду позже.

Кроме него, больше не сошел ни один человек. Все остались в автобусе. И так было всегда в ее жизни. Всегда оставались необязательные люди. А тот, кто был нужен, — уходил.

Лора ткнулась лицом к окошку. Лжесвидетель стоял один на тротуаре, запахнув рубашку, придерживая ее руками. Крутил головой в разные стороны. Как птица.

Лоре показалось, что он не ледокол «Ермак», а скорее всего мальчик-сиротина, тот самый, что позабыт-позаброшен с молодых-юных лет.

Лора вдруг потеряла всякий интерес к магазину «Лейпциг» вместе с его лифчиками. Сошла на следующей остановке. Пересекла улицу через подземный переход и села на автобус, который повез ее в противоположную сторону. К кинотеатру «Казахстан».

— Да не придет он, — сказала Таня и посмотрела на Лору с брезгливым сожалением.

Больных в очереди не было. Таня сидела на диванчике, вязала шапку модной изнаночной вязкой.

Половина диванчика была покрыта простыней, а другая половина клеенкой. Клеенку клали в ноги, чтобы больной мог лечь в обуви, а не снимать ее и, следовательно, не терять времени.

— Почему это не придет? — спросила Лора.

— Или не придет. Или подонок. Одно из двух.

— Почему?

— Все такие.

— Он хороший, — не поверила Лора. — И он обязательно придет. Я уверена.

— Почему это ты так уверена?

— Я видела его глаза.

— Что ты там могла разглядеть?

— Я близко видела. Я у него на коленях сидела.

— Как это? — не поняла Таня. — Познакомилась и сразу на колени?

— Нет. Сначала на колени, а потом познакомилась.

Таня опустила вязанье и посмотрела на Лору с возросшим интересом.

Лора отвернулась к окну. Из окна был виден «Дом мебели» и кинотеатр «Казахстан».

Надо было объяснить: почему Лора не может выйти на работу и почему Таня должна здесь околачиваться вторую смену, в общей сложности четырнадцать часов. Но как расскажешь про кораблик, произошедший от плота, про мальчика-сиротину. Слова — неединственная и не лучшая форма выражения. Можно, например, выразить жестом или музыкой. Но ни петь, ни танцевать Лора не умела, да и с чего бы она начала танцевать в процедурном кабинете?

Лора и Таня были разные, как, например, собака и коза. Они чем-то похожи: примерно одинаковой высоты, обе на четырех ногах и с хвостом. Но все-таки собака — это собака. А коза — это коза. И то, что очевидно одной, совершенно непонятно другой.

И Лора стояла тихая и тупая от сознания своей зависимости.

В пять часов придут старушки, которые сядут перед кабинетом смирно, как дети, зажав в кулаке кубик надежды. Уколы пропускать не рекомендуется, потому что организм нельзя обманывать. Он поймет и обидится и не станет размывать соли, и снова появятся боли и разъедающие мысли о смерти. И все оттого, что Лора хочет быть счастливой. Обязательно счастливой, несмотря ни на что.

— Я за тебя завтра отработаю, — пообещала Лора. — А хочешь, два дня подряд.

— Да не придет он.

В дверь постучали, и в кабинет вошла женщина среднего возраста. Не молодая и не старая. Вернее, и молодая и старая, — смотря с чьей точки зрения смотреть. С точки зрения старух — молодая.

— Фамилия? — строго спросила Таня и неловко полезла с дивана.

Подошла к столу, на котором лежала толстая раскрытая тетрадь, в черном переплете.

— Почему не придет? — спросила Лора.

— Посмотри на себя в зеркало, — предложила Таня.

Зеркала поблизости не было, но Лора и так хорошо знала свою внешность. У нее был часто встречающийся в среднерусской полосе тип лица. Она всегда всем кого-то напоминала.

— Ну кому мы нужны за то, что мы — это мы? — произнесла Таня.

Женщина подобострастно улыбнулась, как бы деля беседу, но Таня строго на нее посмотрела, будто одернула, и женщина снова стала серьезной.

…Как сверкала река. Будто по воде бежали крошечные солнечные человечки, их было несметное количество. Как китайцев. Они все бежали и бежали, и не было им ни конца ни края.

Законный муж Сережа вышел из реки в дрожащих каплях и произнес, постукивая зубами:

— Счастье, вот оно…

Потом они пошли по берегу. У Лоры тогда, в девятнадцать лет, была длинная коса. Сережа вел ее не за руку, а за косу.

А через неделю кто-то постучал в дверь.

Лора отворила и увидела женщину с плоским свертком под мышкой.

— Сережа дома? — строго спросила женщина.

— Он на работе, — объяснила Лора, робея строгого тона.

— Передайте ему. Он забыл у меня свои тапки.

Женщина протянула сверток. Это были тапки, завернутые в газету.

Забытые тапки и солнечные человечки были настолько несовместимы, что Лора и не совместила. Она просто не поняла.

— Зачем вы беспокоились? Он сам бы заехал и забрал…

Лора честно посмотрела на женщину, но та почему-то взяла и стукнула Лору тапками по щеке. Что было совсем уже странно.

Сережа не отрицал, что это действительно его тапки. Но его возмущало нетоварищеское поведение женщины: ворваться в сердце семьи с прямой уликой предательства… Так друзья не поступают.

Сережа говорил, что если бы в нашем обществе можно было иметь двух жен, то он женился бы на обеих, кормил их и развлекал, потому что ему нравилась и та и эта. Каждая за свое.

Но в нашем обществе можно иметь только одну жену. Надо было выбирать. Сережа не знал — на ком ему остановиться. А та женщина знала. Она была сильным человеком и умела постоять за свое счастье.

После того как он ушел, Лора стала худеть по одному килограмму в день. Тело стекало с нее, и в конце концов она легла на диван, чтобы не вставать. Она умирала, потому что ее жизнь — Сережа. А если нет Сережи нет и жизни.

Таня носила ей еду, отрывая кусок от семьи. Заставляла есть и разговаривать. Но больше разговаривала сама.

…Большие городские часы показывали половину седьмого.

Маленькие часы на Лориной руке показывали столько же.

Лжесвидетель опаздывал на полтора часа, и самое неприятное заключалось в том, что отсюда, с этой точки, было видно окно процедурного кабинета. В окне время от времени маячило Танино лицо. Выражения отсюда было не разобрать, но Лора и так его угадывала. Таня как бы говорила: «Стоишь? Ну, стой, стой…»