Виктория Токарева - Рассказы и повести (сборник)

Дима выслушивал и вспоминал лицо директора зоопарка и его вопросы, и уже предчувствовал логику в маминых словах и в поведении Васиной жены.

Это начиналось сомнение.

Сомнение, как всякую болезнь, следует вовремя захватить и лечить, тогда оно проходит без следа.

Димино сомнение было запущенным: оно грызло его два месяца и дало тяжелые осложнения. Раньше он чувствовал его только под ложечкой и только ночью, а сейчас ощущал ночью и днем, и ощущал не только под ложечкой, а в сердце, в мозгу и даже во рту. Принимаясь за еду, Дима долго и со всех сторон оглядывал кусок, нюхал его и только потом решался есть.

Ощутив присутствие сомнения в жизненно важных центрах, Дима снял трубку и позвонил своему бывшему школьному приятелю, а ныне геологу Васе.

Дима вежливо поздоровался и спросил: не возьмет ли Вася тигра обратно? Дима пообещал вернуть его так же безвозмездно, как и взял.

Вася поздоровался и ответил, что назад он подарка ни в коем случае не возьмет и посоветовать другого такого мечтателя, как Дима, тоже не может.

— Обратись в зоопарк, — посоветовал Вася. — Там тебе хорошие деньги заплатят и ручку поцелуют.

В зоопарк Дима пошел, но ручку ему никто целовать не стал.

— Нам не надо, — сказал директор зоопарка. — У нас клетки нет.

Он смотрел на Диму вежливо и равнодушно, и Дима не мог понять — помнит он его или нет.

— Я к вам заходил, — осторожно намекнул Дима.

— Я помню, — осторожно сказал директор.

Он помнил Диму, но не проявлял к нему интереса. Давно, когда у директора были целы все зубы, с ним тоже случилась аналогичная история: директор страстно мечтал о женщине, а потом, позже, женившись на ней, осознал, что делать это было необязательно.

— Вы же говорили: «ценность», — напомнил Дима.

— Конечно, ценность, — согласился директор. — Поэтому мы должны ее нормально содержать. А у нас негде. Вы же знаете — жилищный вопрос вообще острый.

Директор помолчал, ожидая, что Дима попрощается и уйдет.

— До свидания, — сказал Дима.

— Всего хорошего, — пожелал директор. — Вы же понимаете, зверей много, а зоопарк один. Сходите в цирк, может, там нужно.

Комната дрессировщика вместо обоев была оклеена афишами. Над столом висел большой карандашный портрет — на нем дрессировщик был изображен в профиль и выглядел редкостным красавцем.

Красота — в сантиметрах. Художник, видимо, учел эту истину. Он сделал глаза на полсантиметра длиннее, а нос на полсантиметра покороче, чем у оригинала. Общее количество сантиметров осталось то же самое.

Дрессировщик выслушал Диму и осторожно спросил:

— Вы меня разыгрываете? — Он не любил, когда его разыгрывали.

Дима промолчал. Он сидел на стуле, худой и грустный, похожий на подростка, на воспитанного мальчика из хорошей семьи.

— Странно, — удивился дрессировщик. — Вы же сами мечтали…

— Да, но… — И Дима перечислил все «но».

— Я, между прочим, тоже по два рубля мясо покупаю, — сказал дрессировщик.

— Ваших тигров содержит государство, — заметил Дима. — Это разные вещи.

Это действительно было не одно и то же.

— Правильно, — согласился дрессировщик, — тигр не в плане. На него сметы нет.

— Вы же говорили: «ценность»…

— Еще бы… — неопределенно сказал дрессировщик и рассеянно поглядел в окно. Ему надоели тигры так же, как Диме человеческие болезни.

Отворилась дверь, и в комнату вошла пожилая женщина с усами.

— Поздоровайтесь, — торопливым шепотом попросил дрессировщик.

— Здравствуйте, — послушно сказал Дима.

Женщина ничего не ответила, с достоинством вышла из комнаты и, когда вышла, хлопнула дверью.

Дима вопросительно посмотрел на дрессировщика.

— Видал? — спросил тот с каким-то мрачным удовлетворением.

— Видал, — подтвердил Дима.

— И вот так всю дорогу…

Дима вежливо промолчал. Он не знал, о чем говорит дрессировщик, и это его не интересовало.

А дрессировщика, в свою очередь, не интересовали тигры. Тигры, как люди, совершенно различные и вместе с тем абсолютно одинаковые. И в общем-то нет особой разницы, будет у него тигром больше или тигром меньше.

— Вы сходите в Уголок Дурова, — предложил дрессировщик. — Может быть, им нужен тигр? Нам не надо, — сказала девушка-секретарша.

Она что-то переписывала из одной большой тетради в другую большую тетрадь. Лицо у нее было заплаканное, а глаза ненакрашенные. Оттого что ресницы были светлые, их не было заметно, и веки казались голыми.

— У нас дети. Это опасно, — объяснила секретарша.

— Это же ценность, — растолковал ей Дима.

— Мы не можем держать у себя ценность.

— А где директор? — спросил Дима.

— Нет его.

— А где он?

— Где, где… Нету — и все. А зачем он вам?

— Поговорить.

— А что говорить-то? Я вам объяснила — и все.

Когда с Димой грубо разговаривали, он очень робел и от робости сам становился некорректным.

— Нет, не все, — сказал он.

— Странный вы какой-то, ей-богу, — поделилась секретарша. — Сначала вам нужен тигр, потом вам не нужен тигр. Делать вам, что ли, нечего? Мне бы ваши заботы.

Она выдвинула маленький ящичек и вытащила оттуда третью большую тетрадь. Видимо, Димины заботы казались ей праздными по сравнению с ее собственными.

— Ну, что вы стоите? — спросила она.

— А что делать? — тихо пожаловался Дима. — Не могу же я сам его отравить…

— А зачем сам? Отведите в ветлечебницу. Его усыпят и все.

Когда человеку плохо, он бежит туда, где его любят, где ему верят.

Дима побежал к Ляле.

Волосы у нее на этот раз были желтые, рассыпанные по плечам. Если бы рядом с ней поставить Бриджит Бардо, было бы совершенно невозможно отличить: которая из них Бриджит, а которая Ляля.

День стоял весенний, и половина мостовой была сухая, яркая, а другая половина находилась в тени, асфальт там был влажный и темный.

Дима стоял на солнечной стороне. Привалившись к водосточной трубе, слушал лицом теплое солнце и чувствовал такую усталость, будто он пронес по городу тяжелые чемоданы.

— Я понимаю тебя, — печально проговорила Ляля и провела ладошкой по худой Диминой щеке. Она понимала его и жалела. Это была настоящая женщина. — Заведи себе другую мечту.

— Но это предательство! — воскликнул Дима и сложил три пальца вместе, будто собирался молиться.

— Почему предательство? — удивилась Ляля. — Осуществленная мечта уже не мечта.

— Если я не сохраню тигра, я не знаю, как это объяснить, но от меня уйдет лучшая часть меня.

— А если ты его сохранишь, он вырастет и сожрет тебя. И от тебя вообще ничего не останется.

Лялина ладонь показалась Диме холодной и жесткой. Он снял ее со щеки, потом приподнял плечо и ветер щеку о плечо.

Ветлечебница ничем не отличалась от человеческой поликлиники, и Дима почувствовал себя в привычной обстановке.