Мицос Александропулос - Чудеса происходят вовремя

— Не понимаю, — обернулся он к своей свите. — Кто здесь командир?

И тогда Параскевакос двинулся с места — неторопливо, величественно: впереди — легенды, позади — Мери.

— Командир фаланги Параскевакос.

Панайотакопулос оглянулся.

— Ах да... Знаю, знаю... Однако я не почетный гость, и торжественный прием не оправдан обстоятельствами. Прошу вас, не надо... Разве вы не получили новые инструкции? Почему знамя не на месте?

— Не знаю... Как вам угодно...

— Нет, нет! Простите! — остановил его Панайотакопулос. — Это не мое личное мнение, существует инструкция. — Он отошел к своей свите, переговорил с одним из офицеров, еще раз посмотрел на знамя, на фалангу, вздохнул и вернулся к Параскевакосу. — Фалангу нужно перестроить. Соберите, пожалуйста, командный состав. — И только теперь протянул Параскевакосу руку. — Рад вас видеть.

Стефос протрубил отбой, и командиры поспешно собрались вокруг Панайотакопулоса. В нескольких словах, кратко и точно, он изложил положения новой инструкции и кончиком сапога начертил на земле схему построения фаланги.

— А теперь, — сказал он, — десять минут на подготовку, и начнем, времени у нас мало.

Командиры разошлись по своим отделениям. Панайотакопулос тоже пошел между рядами и пропал из виду.

— Поди отыщи его теперь, — сказал Параскевакос Мери. — Ростом с ноготок, потерялся как иголка в сене.

Вскоре они услышали его голос:

— Сюда, сюда! Да нет, я говорю — сюда! Вот так, теперь правильно!

Заинтересовавшись, в чем там дело, кого и за что он отчитывает, Мери и Параскевакос подошли к хвосту колонны и увидели филолога Хтенаса, вытянувшегося в струнку перед начальством. «И чего он привязался к Хтенасу? Неужели не узнал?» — удивился Параскевакос.

— ...и поскорее! — закончил Панайотакопулос, а Хтенас отдал ему честь, повернулся и побежал. Пробежав несколько метров, он остановился, снял пилотку и растерянно огляделся по сторонам.

— Сюда! Сюда, господин Хтенас! — крикнул Параскевакос. — Что случилось?

Облегченно вздохнув, Хтенас подбежал к Параскевакосу и стал обмахивать пилоткой бритую голову. (Из командиров фаланги Хтенас был старшим, в здешней гимназии он прослужил более двадцати лет, однако родом был из Левкады, из тех самых Хтенасов, о которых упоминает Валаоритис [21] А. Валаоритис (1824—1879) — известный греческий поэт. в поэме «Фотинос»: «В виноградниках Хтенаса, на лугах у Куртиса...»)

— Что случилось? Чего он хочет? — с сочувствием спросил Параскевакос.

— Приказал соорудить трибуну.

— Что? Какую трибуну?

— Временную... Срочно... Вон там. Из пустых бочек и ящиков...

— Из бочек и ящиков? — рассердился Параскевакос. — Вот свалился на нашу голову! Да какое мы имеем право? Что они — мои или ваши? Я этим заниматься не буду.

Он хотел добавить что-то еще, хотел отослать Хтенаса: пусть делает что угодно, но, взглянув на его испуганное потное лицо, передумал. К Хтенасу он всегда относился с симпатией и уважением.

— Но ведь он велел, — оправдывался Хтенас. — Как же мне теперь быть?

— Ну ничего, успокойтесь, господин Хтенас. Ступайте на свое место, о трибуне позабочусь я.

— Он не узнал вас? — спросила Мери.

Хтенас не ответил. Он посмотрел на Мери, сжал бантиком пухлые губы, надел пилотку.

— Ну, я пошел.

Трибуну соорудили, Панайотакопулос вспрыгнул на нее, поставил напротив трубача и барабанщиков и дал знак начинать. «Делать нечего», — пробормотал Параскевакос, занимая место во главе фаланги, сразу после знаменосца: для легенд места теперь не оставалось.

При первом прогоне Панайотакопулос замечаний не делал и никого не останавливал. Он наблюдал, как поняли его указания, а все недочеты отмечал в блокнотике, который то и дело вынимал из кармана.

— Командиры, ко мне! — крикнул он, когда вся фаланга промаршировала перед трибуной. Командиры вновь собрались, и Панайотакопулос каждому в отдельности высказал свои претензии.

Потом фаланга прошла еще раз. Теперь Панайотакопулос ничего не записывал, он делал замечания сразу, на месте. Останавливал барабанщиков: «Стоп!» — и громко отчитывал нарушителя. Один раз он остановил Хтенаса.

— Оттянитесь назад! Не отрывайтесь от строя! Вот так! Благодарю вас! Перерыв на десять минут.

В этот перерыв он и обратился к Мери. Он повернулся неожиданно, посреди разговора с офицером из свиты.

— А вы...

Мери предполагала, что он заговорит с ней. И теперь улыбнулась, обдумывая, как ему ответить, как представиться.

— Я имею в виду ваше звание!

— Мой адъютант! — ответил за Мери Параскевакос.

— Спасибо.

И Панайотакопулос снова повернулся к офицеру.

Мери поймала его взгляд. Она умела читать взгляды мужчин, но этот беглый взгляд остался неразгаданным — взгляд исподтишка, исподлобья.

Стефос снова и снова трубил: «Внимание!». «Поживее, овечки, поживее, родные!» — ворчал обозленный Параскевакос. Мери тоже сердилась: «Будто не знает нас, будто видит первый раз в жизни!» — «Да, эдак он загоняет нас до полусмерти... Ах, дорогая Мери, не мешало бы кому-нибудь проучить этого молодца. Нет, нет, ты только не подумай... Я имею в виду нашего брата, мужчин... Не мешало бы поставить голубчика на место...»

Так они маршировали, пока не стемнело.

Потом был ужин в Коммерческом клубе и концерт молодежной самодеятельности — специальная программа патриотического содержания, подготовленная к торжественным случаям. Для танцев мэр пригласил оркестр.

Когда с тостами и закусками было покончено и время, отданное во власть развлечений, потекло медленно и привольно, мэр отвел Панайотакопулоса в сторону и сообщил, что он на него в обиде.

— Не лично я! Нет, дорогой Динос! Сейчас я говорю с тобой как человек, облеченный полномочиями и доверием города, твоего родного города, мой дорогой и юный друг... Целый месяц провести в Пелопоннесе и только теперь посетить свой родной город! Неужели ты записал земляков по последнему разряду?

Мэр был навеселе, он прослезился, но потом снова заулыбался. Панайотакопулос отвечал ему улыбкой и думал о другом. Вернее — не думал, а испытывал какое-то смутное чувство, подсказывавшее, что этими часами он должен распорядиться иначе. Он еще не знал, с чего начать, но угадывал, что скоро узнает. И, уж конечно, не от этого типа — мэра.

Мэру — чего только не наслушался о нем Панайотакопулос — он хотел сказать какую-нибудь колкость, с намеком. Например, о его красотке жене. Однако он молчал и лишь тихонько посмеивался, и удержать этот смех ему никак не удавалось. Так бывало с ним всегда после холодного шампанского.

— Смеешься, дорогой? Ну смейся, смейся... — обиделся мэр.

— Нет, нисколько!

— Мне ты должен говорить только «да»!