Джон ван де Рюит - Малёк

12.00.На похоронах я не очень-то слушал, что говорили. Все было как в бреду. Я просто не мог поверить, что это мой друг лежит в лакированном деревянном ящике, накрытом цветочным венком. Помню, как увидел Кристину в церкви и рассердился. Аманда тоже была там, но мне было все равно. Пусть когда-то девчонки занимали все наши мысли и все разговоры были только о них, но сейчас все это казалось совершенно неважным.

Под звуки школьного гимна члены Безумной семерки внесли гроб Геккона. Глок произнес речь, потом выступил преподобный Бишоп, и наконец Укушенный. Всё летело мимо ушей. Его все называли Генри, и мне казалось, что все они говорят о ком-то другом. Моего друга звали Геккон, и я запомню его как Геккона.

Преподобный подал мне знак кивком. Я подошел к алтарю и спел «Дорогой Господь и Отец рода людского». В нагрудном кармане моего пиджака лежала коробочка с пометом краснолицей макаки. Помню звуки органа и гробовую тишину вокруг, нарушаемую лишь воркованием голубей под крышей. Так я и стоял, и пел своим девчачьим голоском о всеобщей любви к Богу, который позволил моему лучшему другу умереть, так и не удостоив его своей милости.

Когда сдаешь экзамены, к которым даже не готовился, в тебе просыпается какая-то удивительная смелость. Возвращаясь с экзамена по английскому, наткнулся на доктора Зу. Тот спросил, не хочу ли я прийти к нему на прием. Я покачал головой и ответил, что теперь справлюсь со всем, что бы ни случилось.

Саймон убежден, что Макартур знал, что Геккон умрет, и поэтому прошел сквозь него, когда явился нам. Верн теперь считает, что в ту ночь, когда он видел призрак Макартура в часовне, тот сказал вовсе не «эхо», а «Геккон». Жиртрест разволновался и устроил собрание в своей каморке.

Я лежал на кровати и притворялся спящим.

Выпускники собрались во дворе после защиты дипломов и исполнили новозеландский танец маори, который репетировали несколько недель. Остальные одобрительно заревели, прощаясь с выпускниками 1990 года и демонстрируя им тем самым наше уважение. В нашем корпусе лишь Лутули (староста корпуса) и Грег Андерсон, который надеется попасть в сборную Натала по регби, вернутся в школу в следующем году, чтобы продолжить обучение перед поступлением в университет. Джулиан приедет на рождественские каникулы и возглавит хор.

Я пожал Червяку руку. Тот улыбнулся и похлопал меня по спине, а потом подарил мне двадцать баксов и кучу своей старой одежды. Он был несказанно рад, что экзамены закончились. Внимательно посмотрев на меня, он махнул рукой и подарил мне также три своих драгоценных карандаша, приказав заботиться о них как следует.

Я отнес его чемоданы в машину его родителей. Это было последнее, что я сделал в качестве раба.

10.00.Школе Сент-Сиприан не надо было даже пытаться тягаться с машиной смерти, т. е. с нашей командой. Бешеный Пес, Саймон и я играли с черными повязками на рукавах и посвятили этот матч памяти Геккона.

Я сбил четыре калитки и заработал нам победные очки — наконец-то у меня возникло чувство, что я действительно принес пользу своей команде.

В раздевалке Папаша был в ударе. Он произнес великолепную речь, спел пару песенок и вспомнил Кингз-колледж недобрым словом. Потом вдруг резко попрощался и сказал, что идет домой и собирается нажраться как последняя свинья! Отвесив поклон на манер шекспировского актера, он зашагал по полю и ни разу не обернулся.

09.30.Джефф Лоусон пообещал, что устроит вечеринку года, и сдержал свое слово. Шестьдесят мальчишек разбежались по его ферме. Мы тут же устроили импровизированные матчи по крикету и тач-регби и разгоряченное соревнование «кто поймает самую большую рыбу». Повсюду были угощение и музыка. Верна первым бросили в воду, и вскоре почти все последовали его примеру. Безумная семерка выиграла водяной бой, забросав противников комьями грязи, но проиграла лодочную гонку, конкурс «угадай мелодию» и «кто больше выпьет» (воды).

После обеда Рэмбо произнес тост за тех, кого больше нет с нами. Все согласно замычали, допили колу и бросились обратно к запруде искать неуловимое озерное чудовище, которое, как говорят, живет в темной канаве рядом с камышовыми зарослями на дальнем конце дамбы. Чудовище так и не нашли.

Последний обед с Папашей. Сегодня мы говорили о смерти и жизни после смерти. Папаша прочел мне огромное количество стихотворений и отрывков из произведений классиков. А потом вдруг воскликнул:

— Нельзя бояться смерти, Мильтон! Не будь спесива, смерть! [53] Первые строки стихотворения английского поэта-метафизика Джона Донна (1572–1631) «Death be not proud»: He будь спесива, смерть, хотя слывешь Ужасной ты; ведь всяк избранник твой Восстанет, смерть, из недр твоих — живой. (Пер. Валерия Савина.)

Я не совсем понял, о чем он говорит, но мне стало полегче. Да и все мысли были лишь о предстоящих долгих летних каникулах. К тому же я так устал, что постоянно зеваю. Еще четыре дня… и можно будет поспать.

Когда настало время уходить, я пожал Папаше руку и пожелал ему хорошо провести праздники и Рождество. Он же прижал меня к себе, обнял и сказал:

— Ты стал мне почти как сын, Милли. Ты все переживешь, сам знаешь, и это сделает тебя лучше. — С этим он хлопнул меня по спине и добавил: — Не унывай и помни — когда будет тяжело, бери книгу и читай. Книги — друзья, которые не умирают.

Я сказал «спасибо». Он кивнул, взъерошил мне волосы и проводил меня до двери.

Без старшеклассников и старост в школе как-то непривычно. Лутули с Грегом Андерсоном остались, чтобы в корпусе не разразился хаос. Но по правде, все только и думают о том, как бы поскорее отправиться домой. Чемоданы собраны, планы составлены, заветные желания загаданы… Даже корпусам из красного кирпича словно хочется, чтобы эти три дня поскорее прошли.

19.00.Вся часовня была в свечах. Звучал орган. Я тихо зашагал вперед, держа в руках свечу святого Михаила (не настоящую его свечу, конечно). Желтое пламя тихонько колыхалось. Тепло свечи грело мне щеки. Сотни людей развернулись, чтобы посмотреть на меня. На этот раз я не нервничал. Мне не казалось, что это поет кто-то другой. Мой голос был чистым, как колокольчик, и эхо его разносилось под громадным церковным куполом. Когда я допел свое соло и хор подхватил мелодию второго куплета, я поднял глаза и взглянул на ту балку, на которой повесился Макартур. Мне стало любопытно, слушает ли он сейчас «В городе короля Давида» — в сорок шестой раз со своей смерти. Я подумал о своем друге — может, и его призрак сейчас витает в этих стенах бок о бок с Макартуром? А может, они в раю и наблюдают за мной оттуда, а Геккон говорит своему старому приятелю, что у него от моего голоса мурашки. Хорошо, если это так.