Николь Розен - Две недели в июле

И между этим моментом и тем, когда им надо было вернуться в ту жизнь, из которой они вышли вчера, — пустота. Она помнит только страдание, которое почувствовала в тот момент, когда они поднялись, чтобы вернуться в ту жизнь. Ему надо идти на заседание конгресса, сказал он, если бы не это, они бы снова вернулись в гостиницу. Когда они вошли в зал заседаний, она заметила любопытные, немного насмешливые взгляды: присутствующие поглядывали на них как на сформировавшуюся пару. Увидела, что Лола смотрит издалека заинтригованно. Лола знала, что произошло накануне и что она не ночевала у себя в номере. В полдень в ресторане они оказались друг против друга, но могли обмениваться только взглядами. Вокруг них шумел большой зал, заполненный людьми. Марк представил ей своего друга, сидящего слева от него. Она едва расслышала имя. Это был Клеман, но тогда она еще не понимала всей его значимости. Еще накануне она заметила, что тот ходит за Марком по пятам. Клеман смотрел на нее с усмешкой. Вероятно, думал: вот его последняя победа на конгрессе. Он некрасив, бледен, расслаблен. Бесцветные выпуклые глаза за большими очками, широкие залысины на лбу. Похож на глубоководную рыбу. Она почувствовала, что от него исходит почти физически ощутимая неприязнь. Дружеская близость между ним и Марком ощущалась явно. Это были такие отношения, когда, чтобы друг друга понять, можно уже обходиться без слов, и эта близость ее отвергала. У нее было ощущение закрывшейся двери.

С этого момента у них не было больше возможности побыть вдвоем. У нее сложилось впечатление, что люди роились вокруг Марка, сменяя друг друга, мешая ей поговорить с ним, дотронуться до него. А как вел себя он? Стал ли отстраненным, оказавшись среди своих? Она не может этого сказать, так как обстоятельства действительно требовали его участия. После обеда он был председателем круглого стола, который длился два часа. Ее самолет улетал раньше, чем его, да и разлетались они в разные стороны. Ей надо было еще зайти в гостиницу за своими вещами. Она знала, что все окончено.

Она старалась подавить в себе растущую внутри боль. Так даже лучше. В конце концов, они едва знакомы, она ничего о нем не знает. Знает только то, что произошло этой ночью, а это может ничего не значить. Ей просто все показалось. Возможно, что для него это очередное приключение, без всякого продолжения. К тому же, по мере того как шло время, очарование пропадало, а вопросов становилось все больше. Очень хорошо, повторяла она себе. В любом случае, они живут в сотнях километров друг от друга. Это не имело никакого смысла.

Она все же не присоединилась к своей группе, а села в том зале, где он круглый стол. И до самого отъезда неотступно смотрела на Марка. Поднимет ли он глаза, посмотрит на нее? Увидит ли она в его взгляде отклик на ее призыв? Она почти уверена, что он избегал ее взгляда. Но очень вероятно, что он должен был сконцентрироваться на дебатах, и было совсем не время для выразительных переглядываний. Ей пора было уходить. Тогда в каком-то порыве она вырвала листок из блокнота, написала свой адрес и, без всякой подписи, одно слово: Целую. Чувствуя себя смешной, под прицелом глаз всего зала, она подошла и положила перед ним листок. Клеман так следил за ней взглядом, приподняв брови, как будто она совершает какой-то неприличный поступок. Она и сама почти так думала. И с этой мыслью уехала в аэропорт.

Она посмотрела в окно на красивые серебристые кроны оливковых деревьев, занимающих почти все видимое пространство, и улыбнулась. В тот день она не могла и представить себе, что будет потом. Что окажется с ним здесь во второй половине июля.

Сегодня утром она столкнулась с Мелани, когда та выходила из кухни, покачивая головой в такт одной ей слышимой музыки. С самого приезда она не расстается со своим плеером, и Бланш даже кажется, что дочь включает музыку, как только встречается с ней, чтобы избежать разговоров. Это ужасно раздражает. Но на этот раз Мелани остановилась и быстрым жестом вынула наушники из ушей.

— А она ничего, новая папина подружка, — сказала она, наблюдая за выражением лица Бланш. — Ты не находишь? Красивая и хорошо одевается. Видела, какие у нее босоножки?

Она, конечно, ее провоцировала. Иначе зачем обсуждать с ней внешность и одежду Клер! Как будто она не заметила, до какой степени они были разными в этом отношении, как, впрочем, и во всех других! Ей пришлось совладать с собой, чтобы не ответить резкостью. Она просто холодно заметила, что да, Клер одета по моде. Этого было достаточно. Этого было бы достаточно несколько лет назад. Следить за модой, придавать значение одежде всегда считалось в их среде делом бессмысленным и предосудительным. Мелани иронично улыбнулась, а она сделала вид, что не заметила этой улыбки, хотя она разозлила ее в высшей степени. Потом Мелани снова вставила наушники себе в уши и ушла, напевая что-то невнятное. Однажды она спросила дочь, что та слушает. Мелани ответила: тебе это неинтересно…

Потом в ее комнату пришла жаловаться Эмилия. Она была вся в слезах. Никто не предупредил ее ни о приезде Клер, ни и о том, что все это значило. Когда она ее увидела, то подумала, что это просто знакомая.

Такая же, как я, не больше, всхлипывала она. В этом гостеприимном доме бывает столько женщин и мужчин… И Эмилия призналась в своей надежде на то, что этим летом Марк наконец-то заметит ее и по достоинству оценит все ее качества. Уже много лет она молча ждет этого.

Бедняжка! Бланш прекрасно знает, что она влюблена в Марка. Они все в него влюблены. Он такой красивый, умный, а главное, он всех притягивает. Она смотрела на покрасневший нос Эмилии, ее заплаканные глаза, волосы, похожие на мочало. Как она только могла вообразить, что она и Марк?.. Она утешила Эмилию, как могла. Очень вероятно, что это долго не продлится, сказала она ей. Что все будет как обычно. Ты же знаешь Марка. Ему быстро надоедает. Надо просто переждать.

— Я ее ненавижу, — отозвалась мрачно Эмилия.

— Ну-ну, не преувеличивай. Может, она очень хорошая.

Когда Эмилия ушла, она подумала, что хорошо разыграла комедию мудрости и благоразумия. На самом деле она не может скрывать от себя самой, что тоже почти ненавидит эту женщину. Особенно после вчерашнего разговора перед ужином. Клер поднялась на второй этаж, чтобы позвонить детям, и она воспользовалась моментом, чтобы поговорить с Марком наедине. Они были в саду. Сначала говорили о мелочах: ворота скрипят, лето засушливое, увядшую тую надо заменить… У них всегда были темы для разговоров. Она ждала, что он заговорит о Клер, обычно он ничего от нее не скрывал. Но он не затрагивал эту тему, и тогда она осторожно начала сама: