Канта Ибрагимов - Седой Кавказ

«Неужели всего этого уже нет? – подумал Денсухар. – Неужели этот райский уголок, как и моя юная жизнь в кругу семьи, исчез в небытие? Неужели и его смогли уничтожить большевики?»

Эта мысль током прошибла тело Денсухара. Больше мучить себя он не мог. Впереди небольшой подъем по косогору – и перед ним должна раскрыться вся панорама родного села. Самбиев торопливо вскочил, подобрал брошенный рюкзак и резкой, кривой от хромоты походкой двинулся вверх. Взбираясь на вершину холма, он все больше и больше вытягивал шею. Когда он ступал на левую здоровую ногу, то становился чуть ли не на цыпочки, пытаясь разглядеть, что творится за гребнем хребта. И вдруг он краешком глаза увидел знакомую крону могучего бука. Вот она из-за хромоты исчезла и со следующим шагом появилась вновь, уже явственнее и величавее. Самбиев закричал в бешеном восторге и бросился, задыхаясь, вверх. Он был так возбужден, что не увидел, как навстречу ему из-за гребня показалась лошадиная морда, а за ней рессорная бричка.

– О, Денсухар! Салам аллейкум, – омрачил радость Самбиева гнусаво-тонкий голосок. – Ты откуда взялся и что орешь как резанный?

Самбиев застыл на месте. Вначале он стоял на здоровой ноге и радость возвращения не сходила с его лица, но как только он опустился на хромую ногу, лицо его исказилось, помрачнело.

– Во-аллейкум салам, – угрюмо ответил он, – не к добру, что я тебя первого встретил, Домба.

– Почему не к добру? – расплылись в улыбке губы Домбы Докуева. – Марша вогIийла * , дорогой Денсухар. А мы тебя только на днях вспоминали.

Докуев проворно соскочил с брички и, не отпуская вожжей, двинулся к односельчанину. Они торжественно, даже несколько важно обнялись. Домба, оглядывая поношенный вид Самбиева, о чем-то еще расспрашивал, но пришелец не слушал, а все вглядывался в игр в игрушечные строения раскинувшего вдоль поймы реки села, прижатого к густому горному лесу.

– Слушай, Домба, а что это за флаг над моим домом? – неожиданно воскликнул Самбиев.

– Какой флаг? – переспросил Докуев, также оборачиваясь в сторону села. – А-а, ты ведь ничего не знаешь. В твоем доме теперь расположен сельсовет, а флаг знак власти.

– Какой сельсовет?! Какая власть?! – вскричал Самбиев.

– Не кричи, не кричи, Денсухар, – еще тоньше стал голос Докуева, – ты и так постоянно страдаешь из-за своего языка.

– Ты мой язык не трожь, – злобно перебил Самбиев, и, отстранив его, он кривой походкой поспешил в село.

– Стой, ненормальный, стой, – вскричал Домба, вскакивая на свою бричку и разворачивая коня. – Давай я хоть тебя подвезу, а то негоже такому как ты человеку после стольких лет разлуки пешком входить в село, – то ли с иронией, то ли всерьез говорил он.

– Пошел к черту, – огрызнулся Самбиев. – Буду я на твоей кляче еще ездить.

– Зря ты горячишься, Денси, – ласково вымолвил Домба имя, которым в детстве сверстники называли Самбиева. – А конь этот в селе только один, да и этот государственный… Не те времена нынче. Ты ведь сам все лучше меня знаешь.

– А почему этот конь государственный у тебя? – прошипел зло Самбиев.

– Я председатель сельсовета.

Денсухар резко остановился, исподлобья уперся в глаза односельчанина, даже где-то дальнего родственника.

– Ну, раз такое дело, то почему бы и не поехать с тобой, – уже совсем другим голосом заговорил он, тяжело влезая на бричку. – Только вот где я жить теперь буду?

– Разберемся, под небом тебя не бросим, – вновь важная гнусавость появилась в голосе Докуева. – Давай рюкзак. Ой, что он такой тяжелый? Бутылки что ли? Хм, у меня тоже под сиденьем тайник, так что, погуляем?

Он дернул поводья, и бричка, качаясь на частых ухабинах, понеслась в Ники-Хита.

Некоторое время молчали, искоса оглядывая друг друга. Взгляд Денсухара невольно остановился на холеных руках Докуева.

– А как ты умудрился стать председателем сельсовета? – нарушил тягостное молчание Самбиев.

– Назначили, – слегка дергая вожжи, вполголоса ответил Домба.

– А ты что, грамотный что ли?

– Хм, – ухмыльнулся председатель. – Пока ты сидел, мы как-то учились.

– Правильно, пока я служил, воевал и отсиживал за тебя, ты здесь жирел, да грамоту изучал. – Уперся Денсухар колючим взглядом в выбритое лицо Докуева. – Ты мне лучше скажи, как это ты умудрился от армии увильнуть? А?

Самбиев локтем резко ткнул Докуева в бок, ядовитая улыбка застыла на его губах.

– Не служил, значит, по здоровью не мог. Что это ты стал старое вспоминать?

– Это не старое, а живое. Я ведь знаю, что ты в паспорте дату рождения поменял, а потом всю войну до выселения по горам шастал, а теперь в председатели вылез.

– Но-но-но, – не на шутку возмутился Докуев, – ты что это несешь?

Злая решимость появилась на лице председателя сельсовета. Однако битый по-всякому Самбиев знал, как себя вести, он еще шире улыбнулся, обнажив припухшие темно-бордовые болезненные десны и редкие, покрытые табачной гарью и кариесом, искривленные зубы. Он ближе придвинулся к попутчику и, как будто их могли подслушать, на ухо по-змеиному прошипел:

– Я ведь все знаю… Знаю, как тебя в Казахстане за воровство посадили, и почему-то быстро выпустили… Все знаю… Знаю, какой ты податливый и паскудный. С детства знаю… Почему, ты думаешь, твоих подельников всех засадили, а тебя, главного, пожурили и выпустили? Заложил всех и обязательства о верности подписал. Ха-ха-ха.

От смрадного запаха изо рта Самбиева и от этих мерзких слов Докуев весь сморщился, в отвращении пытался отодвинуться подальше.

– Что ты морщишься, мерзавец, ведь ты наших братьев заложил? – еще больше напирал Самбиев, только теперь на лице его горела злая решимость.

– Ты что несешь, ненормальный? – вскричал пискляво Докуев; страх и удивление появились в его расширенных глазах. – Я к тебе с добром, а ты… дрянь неблагодарная, – в его нежных руках судорожно затряслись вожжи. – А ну слезай, иди вон.

И Докуев локтем, брезгливо, несильно стал отталкивать пришельца.

– Иди отсюда, пошел прочь, снова тебя засадить надо, – громче стал возмущаться он, останавливая коня, – слезай, кому говорю, – тяжело задышал Домба.

Вновь на лице Самбиева застыла отвратительная улыбка, еще больше грудью он навалился на председателя сельсовета, нахально, с силой отстраняя его локоть, и снова прошипел на ухо:

– Я специально прислан твоими подельниками, не хотел я с этого жизнь на свободе начинать, но раз ты сам в руки первый попался – ничего не поделаешь, придется слово держать, и какая мне и тебе разница – сегодня или завтра. Мне все равно терять нечего… Стукач.

Докуев весь сжался, он внутренне кипел и готовился к взрыву, к яростному отпору, но в это время что-то острое, твердое, страшное с силой и болью уперлось и, казалось, вонзилось ему в бок.