Канта Ибрагимов - Седой Кавказ

– Вот смотри, какой у меня дом, какой у нас участок! А этот бук каков? Ему триста лет… Вот так жили мои предки.

Супруга Самбиева – двадцатилетняя Кемса, – потеряв всех родственников во время выселения, как могла цеплялась за жизнь: работала в трех местах уборщицей, жила в женском общежитии Грозного. Она не могла понять, какие чувства испытывала к Денсухару до свадьбы. Просто она хотела выйти замуж, этот процесс она считала естественным и желательным в жизни любой женщины. Однако побыв только недельку замужем, она горько пожалела о своей свободе: до того ей стал противен этот вечно пьяный, нищий и к тому же очень самодовольный тип. И теперь, услышав очередное бахвальство, она с осуждающей суровостью впилась светло-серыми глазами в мужа и вроде покорно, но с четкими нотками упрека сказала:

– Да, твои предки были людьми достойными.

Денсухар замер, ожидая продолжения фразы, но Кемса ничего не добавила, просто стала любоваться величественной кроной бука.

Это было ясным днем. А глубокой ночью Денсухар тайком пробрался во двор сельсовета, долго сидел, о чем-то думая, на мощном корневище дерева-великана.

– Нет, не должен на мне оборваться род Самбиевых. Клянусь памятью предков, я с Божьей помощью возвращу себе этот дом и этот участок, и под этим буком и в этой реке будут играть мои дети и их потомки. Аминь! – прошептал он.

В задорно бурлящем русле, освежаясь кристальной прохладой, он совершил тщательное омовение, потом долго молился, и, еще будучи на коленях, дал слово больше не потреблять спиртного и по возможности не пропускать ни одного намаза… Началась новая жизнь. Новая внутри Самбиева. А внешне более обремененная, тоскливая, загнанная в каморку советского общежития.

Через год у Самбиевых родился сын Арзо, и им дали более просторную комнатенку. А когда в 1961 году родился второй сын Лорса, они не смогли жить в стесненных условиях города на одну зарплату рабочего Денсухара и детские пособия. Выпросив разрешение у органов милиции, перебрались в Ники-Хита, арендуя за символическую плату часть дома у одиноких стариков – дальних родственников Денсухара. В селе они обзавелись коровой, барашками, большим подспорьем стал огород.

С 1963 года Денсухар Самбиев, как и абсолютное большинство сельских мужчин, стал ездить на так называемую «шабашку» в российскую глубинку. Не имея никакой возможности трудиться дома, безработные вайнахи (с пятнадцатилетнего возраста, а иногда и моложе) уезжали весной в Сибирь и на Урал и до поздней осени, а порой и до зимы выполняли самые тяжелые работы: начиная от очистки выгребных ям и кончая строительством домов культуры и автомобильных трасс в таежной глухомани.

Изредка Самбиеву удавалось привезти приличные деньги, но в основном весь сезонный заработок уходил на латание дыр, и по весне Денсухар в очередной раз брал в долг под расписку у Докуева на дорогу до Сибири и расставался с семьей на семь-восемь месяцев.

Мысль о возвращении родового дома постоянно терзала душу Денсухара. Не имея других способов, он просто писал письма-просьбы во все инстанции страны вплоть до ЦК КПСС и газеты «Правда». На письма реагировали. Вся корреспонденция возвращалась по кругу обратно в райисполком с многочисленными резолюциями «разобраться на месте».

И все-таки судьба сжалилась над Денсухаром, ему просто повезло. В декабре 1966 года, когда в семье Самбиевых родился четвертый ребенок – дочь Марет (за год до этого появилась девочка Седа), в центре Ники-Хита построили восьмилетнюю школу, медпункт и новое помещение под сельсовет. После этого сбылась мечта Денсухара, он вселился в родовой дом. Однако было одно огорчение: урезали в пользу местного колхоза три четверти земельного участка, издревле принадлежавшего Самбиевым, объяснив, что советский гражданин, даже многодетный, не имеет права владеть целым гектаром земли в личной собственности.

Денсухар так не думал; заимев часть, он требовал все. Вопреки решению властей, он дважды огораживал свой надел, и дважды милиция и новый, после уехавшего в Грозный Докуева, председатель сельсовета сносили забор. Все это сопровождалось скандалами, руганью и угрозами. В конце концов приехал районный следователь прокуратуры, который объявил, что за самовольный захват земель грозит солидный срок. Тогда Денсухар внешне сдался (больше забора не строил), однако ни один колхозник, ни житель села не смел ступить на землю Самбиева. Так и оставил он западную сторону надела не огороженной, как бы обозначая, что указанную границу он не признает, и вопрос с территорией оставляет открытым до лучших времен, но не спорным. Это его земля, и пусть хоть один человек, или даже власть большевиков, посмеет топтать эту благодатную почву, облитую потом и кровью его предков. Нет, больше этого не будет! По крайней мере, пока Денсухар жив.

Вдохновленные обретением родного очага, Денсухар и Кемса всю короткую сырую кавказскую зиму занимались ремонтом дома: реставрировали кровли; меняли некоторые прогнившие стропила и обрешетки; прочищали дымоход; белили и красили.

Измотанный домашним ремонтом, в начале марта Самбиев, как обычно, помчался на заработки в Западную Сибирь, и там в августе сердце не выдержало физических и нравственных нагрузок. Два месяца он провалялся в районной больнице. Вдобавок к этой печали, ослабленный, возвращаясь поездом на Кавказ, простыл, и как следствие – воспаление легких, перешедшее в туберкулез. Несколько лет Денсухар лечился в тубдиспансере, дома, ездил по льготной путевке в санаторий, однако на поправку дело не шло.

Летом его здоровье еще как-то крепло, и он иногда позволял себе возиться в огороде с мотыгой или присматривать за скотиной. Но чаще он часами сидел под кроной бука и любовался природой, особенно любил смотреть, как несется в вихре, кувыркаясь, хрустальный поток реки.

Однажды в сентябре, примерно за год до смерти, Денсухар с сыновьями сидел на веранде. Под строгим присмотром отец заставлял детей учиться.

– Главное в наше время – образование, – говорил он, – вот вырастете бездарями и будете всю жизнь, как я, батрачить на людей – и здесь, и в России. Будете всю жизнь в прислужниках ползать. А если выучитесь, то людьми станете, жизнь поймете, свободными будете.

Жаждущие игрищ дети не понимали отца, они мечтали о купании в реке и лазании по буку.

– Надоели эти уроки, эта школа, – ворчала Кемса у печи, – время кукурузу косить, с ирзо * сено и травы пора привезти, пока кабаны и медведи не потравили. А они все с книжками играются… Зимой что есть будем? Может, книги?

– Ты не ворчи, – примирительно говорил Денсухар. – Я выучиться не смог, не было возможности. Вот и батрачу всю жизнь по тюрьмам да по Сибири, а те, кто два слова писать научился, в галстуках ходят. Сено одну зиму кормит, а образование всю жизнь. Сейчас не выучатся – будут всю жизнь о сене думать, а выучатся – сено стогами им возить будут.