Джин Литтл - Слышишь пение?

Канарейки оказались дорогими. Руди приуныл, но Анна дернула его за рукав и начала умоляюще:

— Слушай, давай я заплачу половину. У меня есть деньги. Я уже давно коплю.

— Но не на канарейку же? На что ты копишь?

Щенок, которого девочка целый месяц считала своим, перекувырнулся через голову и сел, свесив розовый язычок. Она назвала его, шотландского терьера, Мак-Нейр.

Но Анна в ту сторону даже головы не повернула — вдруг Руди догадается.

— Все равно передумала, решила, что теперь ни к чему. Я, правда, совсем большая, мне не до таких глупостей. Честное-пречестное, ужасно хочется заплатить половину!

— Не надо бы мне брать твоих денег, я тоже накопил порядочно, но хотел отдать их папе до того… Хорошо, Анна, договорились.

Девочка чуть не спросила: "До чего?", но упустила мгновение.

Продавец пообещал держать птичку до дня рожденья.

Когда мама увидела немного нахохлившуюся канарейку, такую одинокую в новой клетке, она просто остолбенела. Обняла их обоих, Руди чуть дольше. Так и надо, Руди — всегдашний мамин любимчик, правды не скроешь, сколько мама ни отрицай, когда ее напрямую спрашивают.

— Продавец из зоомагазина сказал, что канарейки редко начинают петь прямо с первого дня, — предупредил Руди, пока мама осматривала свое новое сокровище.

Анна надеялась, продавец не ошибся и птица хоть когда-нибудь запоет. Бедная канарейка — такое несчастное, потерянное создание!

— Ничего он не понимает, этот продавец, — возразила мама, — я свою канарейку знаю.

И Клара Зольтен вдруг засвистела мягким переливчатым свистом. Анна сразу его вспомнила, хотя не слышала с тех пор, как умерла Дженни, — а ей, Анне, тогда было лет шесть, не больше.

Птичка подняла головку и прислушалась.

Остальные Зольтены затаили дыхание.

Мама ласково, убедительно повторила переливчатую трель.

И канарейка отозвалась. Сначала просто нотку-другую, но все же она запела.

— Где ты такому выучилась, мама? — восхищенно спросил Фриц.

— У птиц, — горделиво ответила мама. — Когда-то, еще девочкой, я летом часто ходила в лес и пересвистывалась с птицами. И мама моя тоже всегда пела своим птичкам. А как мы его назовем?

Все призадумались, и тут Анна быстро, почти грубо выкрикнула:

— Пусть будет Питер! Хорошее имя, правда?

— Сроду не слыхала, чтоб птиц звали Питерами, — мама внимательно разглядывала канарейку, — но, кажется, ему подходит. Честно говоря, я когда-то была влюблена в мальчика по имени Питер.

— Ты? Когда? А кто он? Почему мы никогда о нем не слышали? — посыпались со всех сторон вопросы.

— Моя первая любовь, — вздохнула мама, трагически закатила глаза и вдруг расхохоталась. — Поселился в соседнем доме, когда мне было восемь. А через год их семья переехала, и с тех пор я ничегошеньки о нем не знаю. Хотела Руди назвать Питером, да ваш отец воспротивился, и ни в какую. А для птички такое имя подойдет, не возражаешь, Эрнст?

— Если тебе нравится, я не против, — согласился папа.

Тут канарейка снова запела, издала коротенькую трель, уже без маминого приглашения.

— Похоже, договорились. Пусть будет Питер.

Анна хихикнула про себя. Щенка завести не удалось, но на прошлой неделе она узнала — мистера Мак-Нейра зовут Питер.

С самого начала войны у всех без исключения членов семейства Зольтенов появилась привычка: ежедневно слушать вечерние новости из Европы. И к концу апреля папины предсказания начали сбываться. Но для Анны апрель остался тем самым месяцем, когда они с Руди подарили маме канарейку.

В мае война перестала быть новостями по радио, в кинохронике или в заголовках газет — она ворвалась прямо в дом.

После маминого дня рождения и окончания весенней сессии Руди подождал только десять дней, а потом отправился на призывной пункт. Позже, вспоминая эти десять дней, девочка сообразила — брат ухитрился найти время для каждого члена семьи.

Он отправился посмотреть, как Фриц играет в баскетбол, а потом братья весь вечер сидели и разговаривали. Анна поднялась наверх и легла, но до ее закутка еще долго доносились несмолкаемые голоса. Легко было догадаться — говорил в основном Фриц.

Руди поехал на велосипедную прогулку с Фридой. Она чуть не отказалась, предпочтя какое-то другое приглашение, а Анна ей ужасно завидовала — вот бы поехать кататься с Руди, но с ее очками о велосипеде нечего и мечтать.

Вечерами и по воскресеньям брат сидел рядом с мамой, пока та штопала или гладила, задавал ей вопросы, после которых она пускалась в подробные воспоминания об их детстве.

Гретхен и Руди пошли в парк на концерт духового оркестра. Анна просилась с ними, но брат объяснил — концерт закончится поздно вечером, а ей положено вовремя быть в постели.

Он проводил бесконечные часы в магазине с папой, подменял маму, когда та уходила домой заниматься весенней уборкой. Бывало, покупатели подолгу не появлялись, и отец с сыном тихо разговаривали или просто молча сидели в обществе друг друга.

Анна, чувствуя необычность происходящего, как-то раз зашла в магазин — ей хотелось побыть с ними обоими, но спустя минут десять Руди попросил сестру пойти домой.

— Нам с папой нужно обсудить всякие дела, но завтра я подожду тебя после школы. Пойдем погуляем вдвоем, только ты и я. Пойми, мне важно побыть с папой. Ты же всю жизнь стараешься улучить момент и остаться с ним вдвоем.

Тут уж не возразишь, пришлось уйти. На следующий день, когда она вышла из школы, брат поджидал на углу.

— Ну и что твой дражайший друг, мистер Мак-Нейр, сказал сегодня? — поддразнил сестру Руди.

"До чего ж догадлив", — слегка покраснела Анна.

— Сегодня у нас не было математики.

Они отправились в парк, под ногами свежая трава, солнечные лучи заливают землю сквозь прозрачный купол молодой листвы.

— Анна, давай посидим на скамейке. Я должен… Мне нужно с тобой поговорить. Мне необходимо кое-что рассказать тебе.

— Не хочу ничего слушать, — возразила девочка, но покорно села на скамейку.

Оказалось, он завтра собирается записываться в военно-морской флот.

Анна просто онемела, сидела, уставившись вниз, на крепко сцепленные пальцы.

— Я заранее никому не сказал, только папе, — Руди будто подслушал мысли сестры. — Папа… папа понимает, но он такой… такой усталый. Наверно, теперь в нашем доме будет невесело. Мама… не знаю, как она перенесет. Все уже выросли и отдалились от нее, но ты… папа с мамой больше всех тебя любят.

Анна взглянула на брата, изумление вывело девочку из горестного столбняка.

— Тебе, понятно, не верится, — рассмеялся он. — Когда ты была маленькой, мама все время боялась — вдруг с тобой что-то не в порядке. Но ты выросла, Анна. Стала доброй. Видишь то, чего другие порой не замечают. Я тебя прошу, помоги остальным, особенно папе с мамой.