Иван Шевцов - Любовь и ненависть

— И часы на руке, — прибавила Кошечкина.

— Ну а потом? Соня приезжала?

— В тот же день. Только, значит, он ушел, и она через час заявилась.

— Вы ей сказали, что приходил Игорь?

— А то как же? Сразу и сказала.

— А она что? Как отнеслась?

— А никак.

— Звонила ему?

— Кто ее знает, может, и звонила. Телефоны у нас есть и на платформе и возле почты будка стоит.

— В Москву в тот день Соня не поехала?

— А куда ехать на ночь глядя? Утром уехала… И с тех пор не приезжала. — Последние слова она произнесла вдруг упавшим голосом, точно сама лишь сейчас поняла их непростой смысл. И, поняв, испугалась, ужаснулась, спросила, бессмысленно уставившись на Андрея:

— Так с ней что? Где она сейчас? Что это за человек, тот самый Игорь? — Андрей молчал, и тревога в ее душе разрасталась, как туча. — Вы мне скажите, по какому случаю вы интересуетесь Соней? Для чего это вам?

— Когда родители не интересуются своими детьми, то ими, как правило, вынуждена интересоваться милиция. — Андрей грустно усмехнулся, выпрямился и отошел от прилавка, насупился, решая про себя, задавать ей следующий вопрос или воздержаться. А Кошечкина тем временем снова спросила, уже с большей настойчивостью:

— Так вы ответьте, товарищ, что случилось с моей дочкой? Вы не должны скрывать от матери.

— Пока что мне вам нечего сказать, Серафима Константиновна. Я должен сначала увидеться с Соней, — не очень успокоительно ответил Андрей и потом, все же решившись, спросил: — Кстати, Соня давно принимает морфий?

— Морфий? Это зачем? — Тусклые невыразительные глаза Кошечкиной удивленно округлились. Вместо ответа Андрей спросил:

— Где, говорите, здесь телефон-автомат?

— На платформе и на почте. Только на платформе часто бывает неисправный. Лучше на почте, если вам звонить нужно.

— Ну что ж, благодарю вас, Серафима Константиновна, у меня к вам больше нет вопросов, — торопливо взглянув на часы, сказал Андрей и направился к двери. Но Кошечкина не очень решительно преградила ему путь:

— Вы мне не сказали, что с Соней? Что ей передать, когда придет?

— Дочь ваша — морфинистка. Мне жаль ее. Впрочем, мы еще встретимся с вами и поговорим об этом. Вы когда бываете дома?

— После шести. Понедельник — весь день.

Спросив, как пройти на почту, Андрей простился с Кошечкиной и широко зашагал по утоптанной тропке. Он торопился поскорей связаться со Струновым. Кажется, все шло так, как он и предполагал. Хотя это было лишь начало: установить личность убитого всегда проще, чем найти убийцу.

Итак, Игорь Иванов. В четвертый раз за короткий срок он встречается на пути Ясенева. И возможно, в последний. На заборе бросилось в глаза большое объявление:

Пропала СОБАЧКА, белая, маленькая, лохматая, по кличке Бони. Большая просьба к нашедшему вернуть ее за вознаграждение на дачу № 41 по улице Институтской, Вельской С. И.

Прочитал и грустно улыбнулся: собачка пропала — хозяева беспокоятся, а тут человек пропал, а родители четверо суток не хватятся.

Темная туча уже закрыла полнеба и вот-вот должна столкнуться со встречными громадами мраморных облаков. В воздухе запахло озоном. У горизонта сверкала молния и ворчал гром. Андрей прибавил шагу. Нужно немедленно позвонить Струнову, чтобы часам к трем-четырем вызвали на Петровку Игоря Иванова.

Теперь мысли Андрея сосредоточились на этом человеке. Игорь Иванов… Похож ли он на убийцу? Что говорить, биография его «классическая» для уголовника. И в то же время где-то в нем сидит человек с душой и сердцем. "А не слишком ли я поверил ему, — размышлял Андрей, — обманула меня интуиция. Излишнее человеколюбие, вера и доверие… А люди-то разные — и настоящие преступники и подлецы в наш век без масок на свет божий не появляются. Каждый из них — актер, у каждого своя роль и своя маска, даже не одна. Конечно, Иванов мог убить, и в этом я никогда не сомневался. Но вот что он садист… В последнюю нашу встречу у него был вид обреченного, отчаявшегося человека, способного на все. А если еще под воздействием наркотиков?.. И почему именно Соню, что они не поделили? Да мало ли что. В сущности, ни того, ни другого я по-настоящему не знаю. Может, оба они из уголовного мира, а там всякое может быть".

И, уже опуская в телефон-автомат двухкопеечную монету, Андрей спросил себя: а почему он решил, что убийца Иванов? У Ясенева, как и вообще у большинства работников милиции и прокуратуры, было правило никогда не доверяться интуиции и эмоциям, не обвинять даже в мыслях человека в преступлении, не имея для этого убедительных доказательств. Он ловил себя на этой мысли и с огорчением пытался оправдать ее тем, что Иванов — пока что единственная тропка, которую ему удалось нащупать на трудном, запутанном пути к раскрытию тайны чудовищного преступления.

Струнов выслушал Андрея внимательно, однако особого восторга не выразил. Пока что у него нет полной уверенности, что убитая — Суровцева. Он уже отдал распоряжение узнать, нет ли пропавших среди известных МУРу морфинисток. Хотя девяносто процентов имеющихся данных говорят за то, что убитая именно Суровцева. Да, он отдаст сейчас же распоряжение, чтобы вызвали Игоря Иванова к приезду Ясенева. Его надо допросить немедленно. Сам же Струнов сейчас едет в ансамбль «Венера»: нужно разыскать и допросить подругу Суровцевой — Лилю. А начальство торопит. Сегодня уже дважды интересовался ходом расследования начальник МУРа и звонил комиссар милиции Тихонов.

А гроза уже разразилась, сильная, небывалая, с ливнем. Солнца не было видно — его поглотила иссиня-серая туча, но парило, как в субтропиках. Никогда Андрей не испытывал такой духоты, разве что в бане. Казалось, все на нем мокро от пота. Кругом грохотало, удары грома раздавались один за другим, сливаясь в продолжительный гул, точно земля вздыхала своей могучей грудью. Молнии сверкали где-то за облаками тусклым матовым светом. И шум крупного дождя и ворчание грома — все было каким-то глухим.

Андрей, застигнутый дождем, стоял под козырьком входа в подъезд двухэтажного здания, в котором размещалось почтовое отделение. Рядом с ним стояло еще несколько человек. Женщины испуганно ахали, мужчины говорили, что такого еще никогда не было. А дождь лил сплошным потоком, вздувая на лужах пузыри. И вдруг Андрей увидел, как в приоткрытую дверь телефонной будки, сделанной из стекла и металла, той самой будки, из которой он только что звонил в Москву Струнову, вползло что-то огненно-жидкое, как струя расплавленной стали, собралось в огненный шар, покатилось по стенкам снизу вверх, затем что-то треснуло внутри будки, а сама будка, тяжелая, железная, поднялась вверх, как пушинка, невесомо, плавно полетела в сторону метров на двадцать и опустилась, не упала, не шлепнулась, а именно опустилась мягко и осторожно на середину улицы в большую, теплую пузырчатую лужу. Андрей был изумлен уникальным зрелищем. На его глазах действовала невидимая, но могучая сила природы. Неразгаданная и не объясненная загадка. Он слышал и читал о шаровой молнии, о самых невероятных, похожих на легенды, ее проявлениях, верил и не верил им, и вот сам увидел такое, что тоже больше походило на сказку, чем на факт. Пораженный, он смотрел на будку, ожидая что вот-вот она снова поднимется в воздух и полетит… И только новое зрелище оторвало его взор: на западе небо зазеленело, окрасилось в неестественный салатово-фосфорический цвет, будто там густо разбрызгана желто-зеленая пыль. И эта светящаяся переливами, зловещая масса неотвратимо двигалась на них. Сзади Андрея какая-то женщина в холодном ужасе негромко, но внятно произнесла: