Сара Уотерс - Ночной дозор

– Послушайте меня, дорогой Хорас. Все ваши мысли об артрите неверны. У вас нет артрита. Нет боли. Вы не подвержены мыслям и взглядам, в коих болезнь и боль закономерны и обусловлены... Слушайте, дорогой Хорас. В вас нет страха. Никакие воспоминания вас не пугают. Никакая память не заставит вас ожидать нового несчастья. Вам нечего бояться, дорогой Хорас. С вами любовь. Она вас наполняет и окружает...

Слова лились и лились, подобно дождю нежных ударов от безжалостного любовника. Смеяться уже расхотелось; казалось невозможным устоять перед страстностью этих слов, не поддаться их впечатлению, не позволить им убедить себя. Вспомнился сухорукий парень; Дункан представил, как тот сидит на месте мистера Манди, слышит: «вас наполняет любовь, бояться не нужно» и желает, чтобы его рука обросла плотью и вытянулась. Возможно ли такое? Ради мистера Манди и парня хотелось, чтоб было возможно. Хотелось, как ничего другого.

Дункан взглянул на мистера Манди. Сразу после начала сеанса тот закрыл глаза, а теперь, слушая шепот, тихо заплакал. Тонкими струйками слезы текли по щекам, скапливались на горле и мочили воротничок. Старик не пытался их отереть – руки безвольно лежали на коленях, временами подрагивали опрятные тупорылые пальцы; он часто втягивал и с судорожным всхлипом выдыхал воздух.

– Дорогой Хорас, – настойчиво шептал мистер Леонард, – ничей разум над вами не властен. Я отвергаю власть мыслей о хаосе. Хаоса не существует. Я утверждаю власть гармонии над каждым вашим органом: руками, ногами, глазами и ушами, вашей печенью и почками, вашими сердцем, мозгом, желудком и чреслами. Все органы в идеальном состоянии. Слушайте меня, Хорас...

Так продолжалось сорок пять минут; затем мистер Леонард откинулся на спинку стула, не выказывая ни малейшего утомления. Мистер Манди достал платок, высморкался и отер лицо. Слезы уже высохли, он встал без посторонней помощи, причем двигался чуть легче и выглядел просветленным. Дункан подал ему пиджак. Мистер Леонард тоже встал, потянулся и глотнул из стакана воды. Деньги от мистера Манди он принял как нечто весьма несущественное.

– Разумеется, я включу вас в вечернее благословение, – сказал мистер Леонард. – Вы приготовитесь? Скажем, в половине десятого.

Дункан знал, что многих пациентов мистер Леонард никогда не видел: они присылали деньги, а он пользовал их на расстоянии – в письмах или по телефону.

Целитель пожал Дункану руку. Ладонь была сухой, пальцы нежные и гладкие, будто девичьи. Он улыбался, но взгляд был обращен в себя, как у слепца. Возможно, в этот момент он действительно ничего не видел.

«Вот уж было б неудобство», – вдруг подумал Дункан.

От этой мысли вновь стало смешно. На дорожке перед домом он все же захохотал, и мистер Манди, заразившись его весельем, тоже засмеялся. Это было своеобразной нервной реакцией на комнату, неподвижность и нагромождение ласковых слов. Они вышли из тени скособоченного дома и двинулись в сторону Лавендер-Хилл, переглядываясь и смеясь, как дети.

– Вертихвостки мне не надо, – говорил мужчина. – Я такого вдоволь нахлебался с последней девицей, скажу по чести.

– На этой стадии мы рекомендуем нашим клиентам быть предельно открытыми, – сказала Хелен.

– Угу. И пошире раскрывать кошелек.

На нем был синий костюм демобилизованного, уже залоснившийся на локтях и обшлагах, лицо желтело застаревшим тропическим загаром. Напомаженные волосы уложены с фантастической аккуратностью – белый прямой пробор выглядел шрамом, но взгляд Хелен постоянно цеплялся за хлопья перхоти.

– Встречался я с одной летчицей, – горестно поведал мужчина. – Всякий раз, как проходили ювелирную лавку, она подворачивала ногу...

Хелен вынула другой листок.

– Как насчет этой дамы? Так, посмотрим. Увлекается шитьем, любит кино.

Мужчина взглянул на фотографию и тотчас отпрянул, замотав головой:

– Очкастые девицы не по мне.

– Ну-ну, помните совет о предельной открытости?

– Не хочу показаться грубым, – мужчина скользнул взглядом по весьма практичной темной одежде Хелен, – но когда девица в очках, она уже сплоховала. Только и жди, чего еще выкинет.

Так продолжалось минут двадцать; наконец из папки с пятнадцатью женщинами, первоначально предложенными Хелен, отобрали пятерых.

Мужчина был разочарован, но волнение скрывал за напускной воинственностью.

– И что теперь? – спросил он, одергивая залоснившиеся обшлага. – Наверное, им покажут мою рожу, и они скажут, нравится или нет. Я уже чувствую, чем оно все обернется. Надо было мне сняться с пятифунтовой банкнотой за ухом.

Хелен представила, как утром он выбирал галстук, губкой чистил костюм, вновь и вновь расчесывал пробор.

Она проводила клиента до лестницы, что вела к выходу. Вернувшись в приемную, взглянула на Вив, свою коллегу, и надула щеки.

– Тот еще тип, да? – спросила Вив. – Я вот что подумала: не сгодится ли он нашей дамочке из Форест-Хилл?

– Он ищет помоложе.

– Все они такие. – Вив подавила зевок. На столе лежал ежедневник. Похлопывая себя по губам, она взглянула на страницу. – В ближайшие полчаса никого не будет. Сообразим чайку, а?

– Давай.

Обе сразу стали оживленнее, чем в общении с клиентами. Из нижнего ящика шкафа Вив достала аккуратный электрический чайник и чайничек для заварки. Хелен пошла в туалет на площадке и набрала в чайник воды. Поставила на пол, воткнула в розетку на плинтусе и стала ждать. Чайник закипал минуты за три. От прежних кипячений над розеткой отстал кусок обоев. Хелен его разгладила, что делала ежедневно; лист секунду подержался и вновь медленно загнулся.

Бюро знакомств занимало две комнаты над постижерной мастерской, располагавшейся на улице за станцией «Бонд-стрит». В одной комнате Хелен принимала клиентов, другая служила приемной, где Вив встречала посетителей. Здесь стояли не сочетавшиеся диван и стулья для тех, кто пришел раньше времени, и горшок с рождественским кактусом, 4 4 В России известен под названием «декабрист». который изредка выпускал изумительные цветки. На низком столике лежали почти свежие номера «Лилипута» и «Ридерз дайджест».

Хелен стала работать здесь сразу после войны и новую должность восприняла как нечто временное и беззаботное по сравнению с прежней службой в марилебонском муниципальном департаменте помощи пострадавшим от разрушений. Выполняя незамысловатые обязанности, она изо всех сил старалась помочь клиентам, искренне желала им добра, однако сохранять радушие порой было нелегко. Люди приходили в поисках новой любви, но чаще – так казалось – просто хотели поговорить о любви, которой лишились. С недавних пор бизнес, конечно, процветал. Возвращавшиеся из заморских краев служивые вдруг видели, что жены и подружки изменились до неузнаваемости. В бюро они приходили все еще оглушенные. Женщины жаловались на бывших мужей. «Он хочет, чтобы я сидела дома». «Он сказал, что ему плевать на моих подруг». «Мы поехали в отель, где провели медовый месяц, но все было не так».