Сара Уотерс - Ночной дозор

Вив отставила чашку и рассмеялась. Фрейзер тоже засмеялся. Потом, улыбаясь, чуть нахмурился и покачал головой.

– Просто невероятно, как вы похожи на брата!

Когда вечером Хелен вернулась домой, квартира была пуста. Стоя в прихожей, она позвала Джулию, хотя сразу почувствовала мертвую тишину. Свет нигде не горел, в кухне плита и чайник совсем остыли. Первой дикой, идиотской мыслью было: «Джулия ушла»; обмирая от ужаса, Хелен прошла в спальню и медленно открыла дверцу шкафа, уверенная, что вся одежда Джулии исчезла... Все платья и чемоданы оказались на месте, как и щетка для волос, украшения и косметика, разбросанные на туалетном столике; прямо в пальто Хелен плюхнулась на кровать и облегченно вздрогнула.

«Дура набитая», – сказала она себе, едва не рассмеявшись.

Однако где же Джулия? Хелен вернулась к гардеробу. Беглый обзор показал, что Джулия надела самое красивое платье и лучшее пальто. Вместо потертой сумочки взяла приличную. Может, решила проведать родителей? Могла пойти на встречу с литературным агентом или издателем. «Или к Урсуле Уоринг», – пискнул гадкий голосок из темного закутка сознания, но Хелен не стала его слушать. Джулия встречается с редактором или агентом; видимо, в своей обычной манере агент позвонил в последнюю минуту и попросил забежать в контору, чтобы подмахнуть какую-нибудь бумагу, – что-то в этом роде.

Но тогда Джулия оставила бы записку. Хелен сняла пальто и уже спокойно стала осматривать квартиру. Вернулась на кухню. Возле кладовки на гвозде висел медный зажим в виде руки – для списков покупок и записок; но лапа держала лишь старые послания. Хелен поискала на полу – вдруг бумажка слетела. Осмотрела кухонные столы, полки и, ничего не найдя, стала искать в самых невероятных местах – в ванной, под диванными подушками, в карманах Джулиных кофт. Наконец Хелен почувствовала, что эти поиски привели ее на грань паники и компульсивности. 24 24 Компульсивность – психологический термин для обозначения болезненного навязчивого состояния, вынуждающего человека совершать бесконечные действия – например, из-за боязни заразиться все время мыть руки и т. п. В голове опять возник сволочной голосок, который подметил: она тут как слабоумная роется в мусоре, а Джулия развлекается с Урсулой Уоринг или другой женщиной и смеется при одной мысли о ней...

Хелен шуганула голосок. Загнала поглубже, точно сжала пружину ухмыляющегося чертика из коробки. Подобным мыслям она не поддастся. Семь часов, обычный вечер, она проголодалась. Все абсолютно нормально. Джулия сама не ожидала, что так припозднится. Задерживается, только и всего. Господи, люди вечно задерживаются! Хелен решила приготовить ужин. Собрала ингредиенты для картофельной запеканки с мясом и сказала себе: когда запеканка отправится в духовку, Джулия уже будет дома.

Хелен включила радио на самую малую громкость и все время, пока грела воду, обжаривала фарш, толкла картофель, напряженно прислушивалась, не раздастся ли звук ключа, который вставляют в замочную скважину.

Когда блюдо поспело, она не могла решить: ждать Джулию или нет. Хелен разложила запеканку по тарелкам и поставила в духовку, чтобы не остыла. Медленно перемыла и вытерла посуду. Сейчас она с этим закончит, и тогда уж точно Джулия вернется, они вместе сядут за стол. В животе уже сосало. Закончив мытье посуды, Хелен достала из духовки и поковыряла вилкой свою порцию. Она собиралась проглотить пару кусочков, чтобы заморить червячка, но съела все, в фартуке стоя перед запотевшим плачущим окном и слушая, как во дворе супруги-соседи затевают то ли новую свару, то ли проигрывают вариант старой. «Заткни себе в жопу!»

После долгого пребывания в ярко освещенной кухне остальная квартира казалась сумрачной. Хелен быстро прошла по комнатам, зажигая свет. Потом спустилась в гостиную и налила себе джина с водой. Села на диван, достала вязанье и минут пять-десять вязала. Пряжа будто нарочно путалась в сухих пальцах. Джин лишь добавил настроению мрачности и беспокойства, сделал неловкой. Хелен отбросила вязанье и встала. Снова вернулась на кухню, по-прежнему рассеянно ища взглядом какую-нибудь записку. Подошла к узкой лестнице, что вела в кабинет Джулии. Нестерпимо захотелось туда войти.

Стесняться нечего, думала она, взбираясь по ступенькам. Джулия никогда не говорила, что Хелен лучше бы держаться от кабинета подальше. Подобная тема ни разу не возникала, наоборот, бывали случаи, когда Джулия отправлялась на какую-нибудь встречу, а потом звонила: «Хелен, извини, я идиотка и забыла бумаги. Ты не сбегаешь в мою комнату, не найдешь?» Значит, она не возражала, чтобы Хелен посмотрела даже в ящиках стола, которые, хоть имели замки, никогда не запирались.

И все же в посещении кабинета без Джулии было нечто тревожное и воровское. Словно ты маленькая и входишь в спальню родителей, подозревая, что здесь определенно творятся невообразимые вещи, которые связаны с тобой и вместе с тем абсолютно для тебя запретны... Во всяком случае, так казалось. Это ощущение не покидало и сейчас, когда Хелен не поднимала бумаги и не заглядывала осторожно в незапечатанные конверты, а лишь озиралась, стоя посреди комнаты.

Кабинет занимал почти всю мансарду. Сумрачная тихая комната с покатым потолком – настоящий писательский чердак, шутили они с Джулией. Бледно-оливковые стены, подлинный турецкий коврик, лишь слегка потертый. Возле одного окна массивный, как у банкира, стол с вращающимся стулом, у другого – старый кожаный диван: Джулия писала залпами и в перерывах любила подремать или почитать. На столике возле дивана немытые чашки и стаканы, блюдце с бисквитными крошками, пепельница, просыпанный пепел. На чашках и окурках следы помады. На бокале жирный отпечаток большого пальца. И вообще повсюду следы Джулии: темные волоски на диванных подушках, шлепанцы под столом, обрезанный ноготь возле корзины для бумаг, ресничка, осыпавшаяся пудра.

«Если б мне сегодня сообщили, что Джулия умерла, – подумала Хелен, – я бы точно так же пришла сюда, и весь этот хлам стал бы деталями трагедии». Однако сейчас она переводила взгляд с предмета на предмет и чувствовала, как в ней шевелится знакомая, но неприятная мешанина эмоций: нежность, раздражение и страх. Хелен вспомнила взбалмошную манеру сочинительства Джулии в той квартирке на Макленбург-Сквер, о которой рассказывала днем, когда они с Вив сидели на пожарной площадке. Вспомнила, как лежала на кушетке, а Джулия при свете единственной свечи работала за шатким столом – рука ее покоилась на странице и словно баюкала пламя, свет, отражаясь от ладони, падал на красивое лицо... Наконец, совершенно измученная многочасовым письмом, она приходила в постель, но лежала без сна, мысли ее витали далеко; иногда Хелен нежно касалась ее лба и будто чувствовала, как под рукой пчелиным роем толкаются и жужжат слова. Хелен не роптала. Ей даже нравилось. В конце концов, роман – всего лишь книга, его персонажи нереальны, а вот она, Хелен, живая и может лежать рядом с Джулией, касаясь ее чела...