Дэнни Кинг - Банда Мило

— Что-то не припомню, чтоб в этом тебе сопутствовал успех, Мило, — с издевкой бросил Терри, назвав меня моим прозвищем.

— Ну уж неправда. Я безнаказанно провернул кучу дел. Чертову кучу!

— Херня это все. Из тебя такой вор, как из меня помощник директора. Даже хуже. Вот что я скажу тебе: если бы воров отправляли в отставку, ты получил бы свою еще много лет назад. Знаешь, ведь в отношении тебя мама была права: ты — дело проигранное.

— Да что ты? Я-то не лежу на диване, словно девчонка, выплакивая глаза о потерянной работе, которую к тому же и не любил вовсе, — заявил я, немедленно пожалев о сказанном. Уж слишком злорадно прозвучали мои слова.

К счастью, в таком состоянии Терри уже на все было плевать.

— Дело не в работе. Все упирается в деньги. У меня нет никаких сбережений, во всяком случае, их не очень много. Их хватит лишь пару раз выплатить по закладной — это если последующие несколько месяцев перебиваться с хлеба на воду, — а потом мне конец! — объяснил он, и я понял, что это его на самом деле очень тревожит.

— И что ты собираешься делать?

— Для начала начну снимать с тебя арендную плату, — сказал брат, и внезапно я увидел, в каком крайне плачевном состоянии мы оба находимся.

— Да? А что, черт подери, тогда прикажешь делать мне?

— То же, что и всем остальным: найти работу и надеяться, что не потеряешь ее.

— Я и так стараюсь, правда стараюсь. Ты ведь сам видел, на скольких собеседованиях я побывал.

— Даррен, в твоем положении привередничать не приходится. Ты не можешь рассчитывать на тепленькое и уютное местечко. Ты ведь рассказывал, как тебе предложили работу на лесном складе, а тебе она не понравилась, потому что связана с тяжелыми физическими нагрузками. Что ж, у меня есть для тебя новость, мой большой, ленивый, уклоняющийся от работы братец: с этого понедельника она начнет тебе нравиться, — заключил он, и у меня по спине пробежал холодок, и возникло такое чувство, что в руки мне воткнулись тысячи маленьких невидимых заноз. — Все, я спать. Похмелье уже подает первые признаки жизни. Утром увидимся.

— Ага. Крепкого тебе сна, — пожелал я, хотя в его состоянии иначе у Терри вряд ли бы получилось. Той ночью я видел сон.

Я нахожусь на лесном складе. Вокруг меня повсюду куски дерева, и на них колючек больше, чем у дикобраза, у которого ко всему прочему еще и голова болит. Моя задача переместить их из одного конца склада в другой. Но у меня нет никаких сил, а ботинки такие тяжелые, как будто сделаны из свинца. Я прилагаю максимум усилий, чтобы сдвинуть с места даже самую маленькую ветку, и в отчаянии озираюсь по сторонам в поисках места, куда бы спрятаться и схалтурить. Потом я оказываюсь на почте, и старушка отказывается выдавать мне деньги. Меня это невероятно угнетает, потому что за ее спиной стоят целые стопки купюр, а она сидит и тупо ничего не делает. Пиво стоит пятьдесят фунтов за кружку, я заказываю три. Рон принимает заказ, но не дает мне и глотка сделать. Я начинаю требовать с него свое пиво, а тот лишь талдычит, что моя мама запретила ему давать мне пиво и что мне не следовало возвращаться в тюрьму. На что я возражаю и говорю, что уже освободился, и тут вдруг вспоминаю, что сижу в тюряге. Но не могу понять, почему я туда вернулся. Задумываюсь. Вспоминаю, как освободился, потом вспоминаю почту и понимаю, что мне не следовало там находиться. Я умоляю мистера Баньярда, пытаюсь объяснить, что это ошибка и что никто мне не говорил, чтоб я не ходил на почту. Он ни в какую и велит мне продолжать работу и сложить те бревна на противоположном конце склада, иначе мне никогда не выйти из тюрьмы. Именно в тот момент я понимаю, что почтовое отделение находится в углу огромного помещения. И на сей раз просить денег я не стану. Я намерен их взять и бежать прочь, бежать, пока не убегу. И как раз на данном этапе меня разбудил Терри и спросил, не желаю ли я отведать на завтрак котлету по-киевски.

Это выглядело до того смешно и нелепо, что показалось мне продолжением сна. Но все происходило наяву.

— Это все, что у нас есть. Яйца и ветчину я доел еще вчера. Есть еще немного молока, но его хватит только на чай. Э-э… к тому же, кажется, у нас закончились хлопья.

Я с превеликим трудом поднял свое тело в практически вертикальное положение и твердой рукой стер с лица остатки сна.

— Времени сколько?

— Почти одиннадцать. У тебя такой вид, будто, на тебе всю ночь пахали.

— Все дурацкие сны, мать их, — пробормотал я и быстренько, пока не забыл, пересказал сон братцу. — Короче, беспорядок повсюду.

— Да уж. Что скажешь, сон как раз для тебя. Котлету по-киевски будешь? Какой я восхитительный все же, — заявил он, сам не понимая, что сказал, чем невероятно меня рассмешил.

— Нет, пожалуй, только чай.

И только тогда я заметил, что на Терри рубашка и галстук.

— Куда это ты собрался? Я думал, тебя уволили.

— У меня собеседование. Ну, скорее даже неформальная встреча. В половине двенадцатого, — пояснил он, взглянул на часы, потом на коробку замороженной курицы и сунул ее в микроволновку.

— Уже? А ты времени даром не теряешь! Как тебе удалось так быстро договориться о собеседовании?

— Это неофициальная встреча. Только и всего.

— Хорошо. Пусть будет неофициальная встреча. Как ты так быстро ее организовал?

— Ну, у меня все-таки есть пара друзей, — произнес он и почесал переносицу.

Я обдумывал слова Терри, пока тот носился вокруг меня, прибирая квартиру, и пришел к такому же выводу.

У меня ведь тоже были друзья.

Сказать, что в то утро я бродил бесцельно, было бы неправдой. Я определенно пребывал в состоянии оцепенения, но ноги так и несли меня пройти мимо дома Элис, мимо аптеки, как будто они до сих пор еще не согласились с тем, что так неохотно принял разум — ее больше нет. Совсем нет. У меня нет. Улица Элис теперь называлась для меня просто улицей, одной из многих, и мне нечего на ней было делать, разве что купить газету или заскочить к одному из ее соседей. Как-то пусто. Меня настолько охватило меланхолическое чувство утраты, что я даже перестал дрожать. Кажется, люди сведущие называют это состояние томлением. Я был совершенно подавлен. И не только из-за Элис. Из-за своей тяжкой участи. Раньше в моменты невзгод я приходил именно к Элис, утешался. Теперь же, когда ее нет, ноги не могли найти дорогу и не знали, куда меня нести.

Через некоторое время я проследил, как Элис вышла из своего дома с отпрыском на «тележке». Ноги понесли меня вслед за ней в парк, где я с безопасного расстояния наблюдал, как она болтала с другими мамашами и то и дело поднимала и ставила на ноги в очередной раз грохнувшегося на землю Марка. Я не слышал, о чем она говорила, потому что слишком уж далеко находился, но знал точно, что не обо мне. От этого щемило еще сильней.