Максим Чертанов - Правда

— В компот, доктор, а не в чай.

— В компот! Расскажите мне подробней об этом компоте. Из каких плодов он был приготовлен?

— Из яблок, доктор.

— Ну конечно! — радостно вскричал д-р Юнг. — Яблоко! Змей! История грехопадения! Или... яблоко Париса?! — и он вновь посмотрел на пациента растерянно.

— Доктор, я вспомнил еще один эпизод, — спохватился Ленин. — Как-то раз он превратился в козла с большими и острыми рогами. Это, наверное, потому, что у него козлиная бородка, — прибавил он, уже немного поднаторев в символике. — Козел бежал за мной и хотел меня боднуть, а я увертывался. Это происходило в избе. Я увидел на столе оставленное женою вязанье, схватил его и ткнул спицей ему в морду. Он отстал.

— О боже! — сказал д-р Юнг. На лице его проступило несказанное облегчение. — Ну, наконец-то! Кажется, я начинаю понимать. Козел, козел... Агнец... телец... Бык! Тесей и Минотавр! Изба — лабиринт! Вязанье — нить Ариадны! Эрос противостоит Танатосу! Да, теперь все стало на свои места!

— А... что это значит?

— Как бы вам попроще объяснить... Минотавр символизирует зло... Это приблизительно то же самое противостояние, что было между Бальдуром и Локи, Гором и Сетом, Каином и Авелем, Мордредом и королем Артуром, Кецалькоатлем и Тескатлипокой, Персеем и горгоной Медузой, Калевалой и Беовульфом... Короче говоря, этот человек вам не самый близкий друг. Вы ему не особенно доверяете.

Ленин не мог скрыть своего восхищения. Конечно, он уже много лет — в сущности, с первой минуты знакомства, — не особенно доверял Железному, считал его прохвостом и недолюбливал его, а уж после случая с Инессой и вовсе был на него страшно зол. Но как мог доктор, ничего об их отношениях не знавший, на основании какого-то сна догадаться об этом?! «Наука — великая сила», — благоговейно подумал он.

— Сколько я вам должен, доктор?

— О, нисколько! Ваш случай представляет собой огромную научную ценность... Скажите, вы раньше подвергались психоанализу?

— Нет; но у меня есть один знакомый психиатр. Он работал с Фрейдом.

— С Фрейдом! — презрительно фыркнул д-р Юнг. — Вся венская школа сплошь состоит из сексуально озабоченных шарлатанов. Вообразите, они до сих пор поливают пациентов холодной водой... А порядка соблюсти не умеют: у них средь бела дня из-под самого носа украли больного, и этот больной приехал в Сараево и укокошил эрцгерцога. Они, конечно, никому не сознались, что это их больной, но я-то знаю!

— Что вы говорите! — изумился Ленин. — А кто его украл?

— Да, говорят, какой-то тип с козлиной боро... Ох, простите! — вдруг воскликнул д-р Юнг, взглянув в сторону дома. — Я вынужден расстаться с вами. Милости прошу захаживать. Буду очень счастлив. — И он, вскочив на ноги, улетучился с быстротою, удивительной для человека такого могучего сложения.

Ленин посмотрел ему вслед. На крыльце стояла рослая женщина в переднике. Д-р Юнг подошел к ней и решительно обнял за то место посередине туловища, где обычно бывает талия. По-видимому, эта женщина была кухарка Фрицци. «А ноги и впрямь ничего себе», — подумал Ленин, и тут же сложный ассоциативный ряд увел его к одной знакомой кондитерше; он так никогда и не вспомнил больше о загадочном человеке, укравшем пациента, из-за которого началась мировая война.

Теперь, когда Ленин был вооружен научным знанием, он больше не страшился своего бессознательного. Первое время после сеанса кошмар продолжал ему сниться, но он занимал в этом кошмаре все более и более активную позицию: толкал и бил Дзержинского, обращая того в бегство, и постепенно сон сошел на нет. Время текло, месяцы летели; Ленин вновь обрел аппетит и душевное равновесие: он даже о воинском подвиге перестал думать, а занимался спокойно мелкой коммерцией. В Швейцарии это было несложно — народ разбалованный, доверчивый... Он не знал, что пути, ведущие к подвигу, бывают причудливы, и скучный Цюрих может стать полем битвы — тайной битвы не на жизнь, а на смерть, что ведут между собой невидимые силы...

— Ильич, полиция тебя ищет! — такими словами встретила его как-то раз взволнованная Крупская.

— Политическая?!

— Нет, обыкновенная. По делу «1-го Интернационала». Я ведь тебя предупреждала: сколько веревочке ни виться...

— Типун тебе на язык, — сердито сказал Владимир Ильич.

«1-й Интернационал» была организованная им чуть больше года тому назад финансовая компания, головной офис которой находился в Женеве, а филиалы были разбросаны по всей Европе. Суть ее деятельности была проста: гражданам предлагалось вложить небольшую денежную сумму с тем, чтобы через некоторое время получить в десять раз большую. Никакого собственного капитала у компании не было, и никакой коммерческой деятельностью она не занималась, ибо весь ее штат состоял из нескольких клерков, секретарш и швейцаров в нарядных ливреях; а между тем клиенты, сделавшие взносы одними из первых, загадочным образом получали громаднейшие выплаты и, желая удружить знакомым и родственникам, приводили их в «Интернационал» десятками и сотнями. Однако уже через месяц, ко всеобщему изумлению, выплаты прекратились; а когда недоумевающие вкладчики, прождав еще с полгода, отправлялись за разъяснениями в контору, куда они внесли деньги, то обнаруживали, что «Интернационал» давным-давно съехал (как объяснял швейцар, по соображениям конспиративным: полиция заинтересовалась революционным прошлым одного из его вождей, и вот теперь из-за проклятых угнетателей лопнуло вернейшее дело). Вкладчики дружно ненавидели полицию и свято верили, что в случае мировой революции их деньги немедленно вернутся. Чрезвычайно популярен был гимн «Интернационала», написанный по личному ленинскому заказу двумя французскими шарманщиками; для пущей революционности Ильич распустил слух, что это песня времен Парижской коммуны, хотя любой образованный человек знал, что в Коммуне было не до песен — она продержалась всего 72 дня и едва успела разграбить город. Гимн компании перевели на все европейские языки; он был полон недвусмысленных угроз со стороны вкладчиков, страстно желавших «отвоевать свое добро». Все они искренне верили, что их средства конфискованы реакционными европейскими правительствами, паразитирующими на трудовом народе. «Кто был ни с чем, тот вставит всем!» — грозно предупреждала боевая песня оскорбленных масс.

Швейцарская полиция была туповата, но славилась злобностью и неподкупностью; если уж она напала на след — пощады ждать не приходилось. Ситуация становилась опасной. Не будь войны, Ленин бы просто уехал в какую-нибудь другую страну; но летом пятнадцатого года на границах были ужасные строгости. Нужно было где-то отсидеться, но где? И он подумал о добром докторе Юнге...