Леонид Бородин - Гологор

— Ты, как я понимаю, собираешься повторить мою ошибку!

— Нет, у меня так не будет! — почти зло ответил Сашка.

— Не обижайся! — Сергей тронул его за плечо. — У меня там в зимовье барахла много всякого осталось. Посмотри. Гильзы для шестнадцатого, десятка четыре, новые совсем. Камусы добрые, капканы… Зайди, а то Селиванов все подберет!

— Там он?

— А где ему быть!

— А у нас, не слыхал, все в порядке?

— Филька приходил ко мне. Ничего не говорил, значит, все по-старому. Извини…

Он выскочил вперед, останавливая машину. Шофер сбросил скорость, затормозил.

— Прощай, Сашка! Наверно, не увидимся больше! Жаль, а нет у меня другого выхода! Понимаешь!

Они торопливо обнялись, и Сергей, стягивая с плеч рюкзак, полез в кабину «газика».

— У тебя все будет хорошо! Ты удачливый!

Это он прокричал, когда машина уже трогалась, и ответить Сашка не успел, только рукой махнул.

Был человек и нету! И в руках только вдвое, вчетверо сломанная, раскрошенная в пыль сигарета. Сашка разжал ладонь, крупицы табака прилипли к ней, он с остервенением стряхивал их, колотя ладонями, и уже когда ни одной не осталось крошки, все еще тряс руками, потому что трудно было поднять глаза и встретиться с Катиным вопросом на той стороне дороги, потому что было никак невозможно ответить на этот вопрос и соврать невозможно, и нельзя было дальше стоять истуканом на одном месте, а нужно идти к ней.

У нее уже страх на лице. Не просто беспокойство, а страх, испуг. И если он сейчас не сдвинется с места, она перебежит дорогу. Сашка почувствовал это.

Когда он подошел к ней, то уже твердо знал, что ничего не скроет и не соврет. В конце концов, что такого страшного произошло? Подумаешь, жена ушла от мужа! Всегда и везде бывало такое, не только в тайге! И тайга ни при чем!.. Жена от мужа… Ах, если бы эта безымянная жена ушла от безымянного мужа! Но это Сережа с Таней, чей союз всегда казался Сашке образцом!

— Случилось что-то ужасное, да? Только не обманывай меня! Я чувствую.

Он помог надеть ей рюкзак, в левую руку взял чемодан, правой Катю под локоть.

— Ужасного ничего не случилось! Пойдем, дорогой расскажу!

Они свернули в сторону от тракта, вышли на дорогу, что вела вдоль домов деревни в тот ее конец, где уже отсюда виден был трактор напротив крайнего дома. Трактор дымил и тарахтел, потому и замечался сразу, и шум его был единственным шумом деревни, если отключиться от воя машин на тракте. Отсюда был виден прицепной кузовок и люди, копошащиеся около трактора.

— Таня с Сергеем ушли из тайги, — сказал Сашка, все-таки начиная с полуправды. Катя почувствовала эту полуправду, и молчание ее было красноречивее вопросов, которых он ожидал.

— Таня не выдержала и ушла от Сережи.

— Чего не выдержала?

Сашка почти бросил чемодан на землю, почти стукнул им об землю, остановился, повернулся к Кате.

— И я не понимаю — чего! Не понимаю! Я видел, как они жили! Она всему научилась, никогда не жаловалась! Они так хорошо относились друг к другу!

— Значит, ты чего-то не знал, Саша! Ты ведь только в гостях у них бывал, так?

Она грустно улыбнулась.

— А при гостях принято держать марку!

— Не понимаю! — крикнул он, схватил чемодан и так рванул с места, что Катя едва догнала его.

— Ты не огорчайся. Чужая беда всегда непонятна!

Сашка опешил. Он ломал голову над тем, как бы не подсечь ее известием, и теперь она его успокаивает! Тут ему впервые открылось, что есть, видимо, много вопросов, в которых она опытнее его и мудрее, и это открытие вовсе не огорчило его, а, напротив, даже успокоило немного, будто кто-то взял у него часть тяжелой ноши с плеч.

Когда подошли к трактору, навстречу к ним двинулся парень в грязном комбинезоне с перепачканными руками и лицом. Приветствуя Сашку, он остановился в двух шагах от них, переводя взгляд с одного на другого. Уже с двух шагов от него пахло водкой, стоял он на ногах твердо, но и сомнения не могло быть в том, что он основательно пьян.

Он шагнул вперед и протянул Сашке свою грязную руку, которую тот пожал охотно и даже радостно. Тут же взглянув на свою ладонь, Сашка вытер ее об единственное, пожалуй, чистое место на комбинезоне своего знакомого. А тот большим вопросом смотрел на Катю.

— Жена моя! — немного торжественно представил Сашка и хлопнул по мазутной руке, щедро протянувшейся к Кате. Она растерялась было, но поняла, что таков стиль взаимоотношений между этими двумя, и назвала свое имя.

— Оболенский! — было в ответ.

Наверно, это нужно было понять как шутку, и Катя улыбнулась.

— Как машина? — спросил Сашка.

— В ажуре! — ответил мазутный князь, все так же глядя на Катю, локтем подтолкнул Сашку: — В гости?

— Жить! — отрубил Сашка и повел его к трактору. Катя успела заметить, что на правой руке Оболенского большой палец срезан наполовину, что зубов у него отсутствует больше половины, что под левым глазом даже сквозь грязь проглядывает след от недавнего синяка. "Если там все такие…" — подумала она, и крохотная иголочка страха чуть кольнула сердце.

Трое мужиков перетаскивали в прицеп какие-то ящики, мешки. На нее внимания не обращали. Подошел Сашка.

— Порядок! Сейчас переложим, что надо взять с собой, и двинем. Они еще через час тронутся, не раньше.

— Кто он такой? — спросила Катя, кивнув на Оболенского, который с важным видом разгуливал около трактора.

— Оболенский-то? Тракторист. Он и поедет.

Катя испуганно ахнула:

— Он же пьяный!

— Пьяный! — Сашка захохотал. — Он-то! Да он еще не начинал пить. Вчерашним дышит. Он только сейчас начнет!

— Как же он трактор поведет?

— Как в цирке! Три года его знаю, ни разу трезвым не видел! А фамилия-то какая!

— Это его фамилия?

И Катя тоже засмеялась, и вместе они хохотали, перегибаясь друг перед другом, поджимая животы, и со стороны это тоже было смешно, потому что трактор глушил голоса, и рабочие, что уже закончили погрузку, глядя на них, тоже хохотали, и Оболенский хохотал просто так, за компанию, ему было весело, его ждала непочатая бутылка «Столичной».

— Когда-нибудь он сломает себе шею! — сказал Сашка, отдышавшись. — Но это еще не скоро! А палец на руке видела? Я тебе потом расскажу, помрешь со смеху!

Было девять часов, когда они тронулись в путь. Уже потеплело, но Сашка не разрешил Кате снять куртку или свитер, объясняя, что идти придется речкой, где всегда прохладно до полудня. Речка звалась Ледянкой, и вышли они на нее сразу, как только скрылись из виду дома деревни.

— Повезло! — сказал Сашка, когда они вышли тропой на каменистый берег. — Дождей давно не было. Вода небольшая. Брод пройдем легко. А после дождей знаешь что здесь творится? С ног как бревном сшибает.

Пытаясь представить себе картину, нарисованную Сашкой одной фразой, Катя и сейчас со страхом думала о том, как им придется брести через ревущие потоки, по валунам, что и над водой и под водой! Не только валуны, мельчайшие камешки видны были на дне, там, конечно, где вода бурлила не слишком и где не было пены. Вперед речка просматривалась не больше чем на пятьдесят метров, там начинался очередной поворот, но и на этих пятидесяти было несколько уступов-порогов, по которым вода прыгала и скакала, сшибаясь в протоках и разветвляясь среди камней на десятки русел, одно стремительнее другого. В некоторых местах около больших валунов поток ходил кругами, набивая на камни желтую пену, которая тоже крутилась, нарастала и взбухала, как дрожжевое тесто, и вдруг уносилась прочь, разбиваясь в пузыри о встречные преграды. Ширина речки была не более тридцати метров. Кое-где дна видно не было. Такие места казались зловещими омутами.