Кадзии Мотодзиро - ЛИМОН

— Когда едешь в электричке, разглядывать лица не очень-то удобно. А когда смотришь на них с улицы, или когда проезжаешь мимо в другой электричке, то можно разглядывать достаточно долго, — сказал он.

От невзначай брошенных слов товарища то, что вчера не вызвало во мне никаких эмоций, стало казаться прекрасным.

Это произошло в тот день, когда я решил написать Вам письмо. Первый раз за долгое время я повесил полотенце на шею и направился в общественную баню. Прошел дождь. Дерево лимона подле изгороди струило приятный и сильный запах.

В бане я встретился со стариком, которого время от времени видел там, с маленькой девочкой, наверное, его внучкой. Такая милая девочка, что хотелось бы даже отвести ее в парк Кагэцуэн. Я рассматривал пейзаж, нарисованный краской над купальней с горячей водой. «Хотели, чтобы было похоже на горячие источники», — сделал я маленькое открытие и улыбнулся. Горячая вода поступает из природного источника, но кроме этого установлено специальное устройство, так называемая «электрическая ванна». [57] Ванна, в которой устанавливаются пластины, подающие низкочастотные электрические импульсы напряжением 3–5 V. Днём здесь мало людей, в купальню забралось двое молодых парней, я забрался туда вместе с ними, и только чуть-чуть согрелся, как включился электрический агрегат и сдал попискивать.

— Ух ты, электричество включили, — сказал один из парней.

— Да нет, это не электричество, — ответил другой.

Выйдя из воды, я поставил скамеечку неподалеку от деда с внучкой. Я стал мыться, и время от времени поглядывал на девочку. Какое же миленькое личико! Старик домылся и принялся мыть ребенка. Полотенце для мытья, которое намылили неумелые детские ручки, взял старик. Старик отвернулся от меня, поэтому я в упор смотрел на девочку, надеясь поймать ее взгляд. Наконец девочка обернулась, и я улыбнулся. Однако девочка не улыбнулась в ответ. Настал момент для мытья шеи, и хотя смотреть в мою сторону стало неудобно, она продолжала подсматривать исподлобья. В конце концов она что-то пробормотала: «ууу…», — продолжая грустно смотреть исподлобья на то, как я улыбался ей. Это «ууу…» было очень милым.

— Давай-ка, — с этими словами рука старика, не подозревавшего о нашей игре, наклонила голову девочки.

Через некоторое время она смогла опять поднять голову. Я ждал этого момента. На сей раз я скорчил ей смешную рожу. И чем дальше, тем больше кривил лицо.

— Дедушка, — наконец-то заговорила девочка. Она посмотрела мне в лицо. — Откуда вон тот дядя?

— Это чужой дядя, — сказал старик, и, даже не обернувшись в мою сторону, продолжал усердно мыть девочку.

Просидев в воде бесконечно долго, я вылез наружу с ощущением легкости. Пока я сидел в купальне, я нашел решение одной проблемы, отчего в настроении появилась легкость и беззаботность. Вот над чем я размышлял. У одного из моих друзей кожа на руках была покрыта какими-то болезненными трещинками; как-то раз мы сравнивали чья рука толще, и я обратил на это внимание. Тогда приятель сказал, как отрезал: «Иногда даже думаю, может, лучше умереть». Сказал, что невозможно терпеть, когда в тебе что-то безобразно. Это были просто трещинки. Хотя со временем они вряд ли пройдут. Но ведь пустяк сущий. В этот момент я почувствовал, что и меня что-то задело за живое. И у меня, бывало, появлялись такие мысли. Наверняка появлялись, однако никак не вспомнить, в связи с чем. От этого вдруг стало грустно. А в горячей ванне я вдруг вспомнил. Попробовал вспомнить, и вот: у меня было то же самое. Сколько мне тогда было лет, не знаю, я вдруг понял, что у меня некрасивое лицо. А потом еще нашествие клопов в нашем доме. Хотелось сжечь весь дом дотла. Или еще один пример: берешь новый блокнот, и сразу же делаешь ошибку в слове. Хочется выбросить блокнот. В конце концов я подумал, что в ответ на критичное отношение моего друга к самому себе надо напомнить ему при случае о том, каким изяществом обладают старые предметы, к которым относятся с большим вниманием, подправляя, если они ломаются. Бывало же, что мы на два голоса хвалили чайную чашку, покрытую трещинками.

На покрасневшем теле слегка проступили тонкие сосуды. Я потянул обе руки вверх, пока сосуды не проступили на руках и плечах. Мое отражение в зеркале выглядело даже здоровее, чем я сам. Я попробовал в шутку скорчить рожу, как делал это незадолго до этого.

— Hysterica Passio, [58] Истерическое чувство (лат.). — сказал я и наконец рассмеялся.

Скоро конец самого ненавистного для меня времени года. Вспоминаешь и видишь, что среди множества дней, которые не оставили в сердце никакого следа, были и такие дни, когда я вдыхал тонкий аромат жимолости в садике возле библиотеки Нанкибунко. [59] Библиотека в Токио, открыта в 1908 году. Были и такие вечера, когда в Рэйнандзака я ловил запах сорной травы, растущей вдоль железной дороги, и думал, что пройдет лето, да и осень не за горами. Мне так хотелось передать Вам свои пожелания: не подчиняться глупым фантазиям, биться с теми, с кем должно биться, и в гармонии, которая наступит после, найти покой. Вот для чего я и написал Вам это письмо.

Октябрь, 1925 год

Дети вместе с отцом и бабушкой ждали на улице, пока мама погасит лампу и выйдет к ним.

Никто не пришел их проводить. Посуда, сложенная после прощального ужина. Лампа, светившая до последнего момента. Все оставлено в опустевшем доме до завтрашнего утра, пока зеленщик, получивший эти вещи в подарок, не заберет их.

Свет погас. На порог вышла мама, оставляя темноту за спиной. Пятеро ребятишек. Отец и мать. Бабушка. — В путь отправилась шумная, но грустная процессия. С того времени прошло более десяти лет.

Он — один из пятерых братьев — снова приехал в этот большой город. Здесь он ходил в школу. Все вокруг так изменилось. Здесь играют в «го». Бильярдная. Стрельбище лучников. Кафе. Пансионат. Спасаясь от тесноты улиц, он бежал за город. А там все оказалось неожиданно ближе к городу его прошлого. Оттепель. Ночные похолодания. В этих запахах жили воспоминания.

Прошел месяц, второй. Его жизнь, наполненная светом и прогулками, как-то разладилась. Маячившие вдалеке лица родителей и братьев, на которые падала непривычная тень беспокойства, нарушили покой в его душе. Почтальоны, разносившие телеграммы, пугали его.

Как-то утром в своей залитой солнцем комнате он просушивал подушку. Эта подушка была связана с воспоминаниями детства. Тогда постельные принадлежности были из такой же ткани. — И по мере того, как запахи в солнечных лучах поднимались кверху, старая полосатая подушка раздувалась все больше и больше. От изумления он широко открыл глаза. Что это такое? Словно у него не было воспоминаний. Что это за полоски. — Как хочется домой…