Кадзии Мотодзиро - ЛИМОН

«Наверно, сбежала из постели», — подумал Такаси, наблюдая за её улыбкой, которая словно рябь на воде то появлялась, то исчезала. Собираясь высморкаться, она лишь потёрла нос. И в этот момент залилась краской, словно огонь в печке.

Вспоминая свою усталость в тот день и растущее сочувствие к девочке, теперь и он сам оказался в похожей ситуации, не зная, как ему сплюнуть мокроту. Словно девушка из сказки братьев Гримм, которой стоило лишь открыть рот, как оттуда выпрыгивали лягушки.

Тут он увидел, как один прохожий отхаркался. Вслед за этим чьи-то дешёвые гэта приблизились к этому месту и растёрли мокроту по земле. Эти гэта не были обуты на ноги. Старик-продавец жестяных волчков, разложивший на краю дороги товар, рассердился, увидев мокроту возле своих циновок, и, взяв в руки гэта, растёр её.

Такаси оглянулся на прохожих, как бы спрашивая: не видел ли этого кто-нибудь ещё? Похоже, никто больше не обратил на это внимания. Старик сидел слишком близко к проходящим, чтобы попасть им на глаза. К тому же жестяные волчки, которые продавал старик, не пользовались спросом даже в провинциальных лавках. Такаси ещё ни разу не видел, чтобы кто-нибудь купил такую игрушку.

— Для чего я сюда пришёл?

Нужно купить кофе, масло, карандаш и ручку, — сказал он себе, наконец, найдя предлог. Иногда чувствуя, как в нём закипает гнев, он покупал дорогие специи из Франции. Иногда просиживал в ресторане на углу, пока с улицы не убирали все переносные лотки. Топили, играло фортепьянное трио, звенели рюмки, люди весело смеялись и перебрасывались взглядами, а по потолку вяло ползали зимние мухи. Смотря от скуки по сторонам, он заметил даже их.

— Для чего я сюда пришёл?

На улице сухой ветер уже разогнал прохожих. Какие-то афишки, которые раздавали прохожим ранним вечером, ветром смело в одну кучу, выплюнутая мокрота замерзла, словно оброненная пряжка гэта. Наступила ночь, ему пора было возвращаться домой.

— Для чего я сюда пришел?

Вероятно, это было всего лишь любопытство, доставшееся в наследство от его прошлой жизни. Больше никуда не пойду, — решил Такаси, чувствуя сильную усталость.

Такой ночи, как он переживал в своей комнате сегодня, наверное, не было ни вчера, ни позавчера и, вероятно, не будет завтра, она была длинной, как больничный коридор. Там в мёртвом воздухе остановилась его прежняя жизнь. Мысли — словно штукатурка, осыпавшаяся на книжные полки. Пыльная планисфера на стене выставлена на отметку 20 ноября, 3 часа утра. Когда ночью он шёл в уборную, из маленького окошка было видно, как изморозь, словно лунный свет, искрится на черепичной крыше. Лишь в этот момент на сердце стало тепло и светло.

Поднявшись с жесткой постели, он начинал день сразу же с его второй половины. Заходящее зимнее солнце, словно волшебный фонарь, проецирует картину за окном. И так каждый день. Удивительный солнечный свет давал ясно понять, что всё вокруг не более чем иллюзия, и духовная красота, окрасившая все вокруг, рождена именно этой иллюзией. Зацвела мушмула, вдали от солнечного света зрели плоды померанца. Морось, переходящая в град, стучала по крыше.

Град стучал по чёрным крышам, кубарем скатывался с них. Стук по оцинкованной жестью крыше. Шелест в листве аралии. Шорох, замирающий в сухой траве. И, наконец, доносится звук, напоминающий человеческий шёпот. Разрывая вуаль белых зимних сумерек, над крышами соседних усадеб раздались крики журавлей. Сердце Такаси переполнилось светлой радостью. Подойдя к окну, он думал о тех временах, когда ещё существовала утончённость. Однако Такаси никак не мог приложить ее к себе.

Незаметно прошло зимнее равноденствие. Такаси отправился в ломбард, находившийся в том квартале, где он жил раньше и куда уже долгое время не наведывался. Из дома прислали деньги, и он собирался выкупить зимнее пальто. Но оно уже было продано.

— Посмотри, когда его купили.

— Слушаюсь.

Мальчик-помощник, за то время, что Такаси не видел его, стал совсем взрослым и деловито листал бухгалтерскую книгу.

Выражение лица приказчика, чётко отдавшего распоряжение, показалось Такаси необычным. В какой-то момент он был сконфужен и старался скрыть это, в другой был абсолютно спокоен. При его профессии он должен бы легко понимать лица приходивших людей, однако весь его вид выдавал растерянность. Обычно этот приказчик охотно болтал с ним о всяких пустяках.

Услышав слова приказчика, Такаси вспомнил, что несколько раз из ломбарда приходили уведомления. Такое чувство, что где-то в глубине души налили серной кислоты, и в то же время не смешно ли услышать об этом от такого приказчика! Такаси тоже притворился безразличным и, выслушав разъяснения, покинул ломбард.

На краю дороги, покрытой лужами, испражнялась тощая бродячая собака, жалко трясясь. Такаси, чувствуя, как его все больше захлестывают дурные ощущения, смотрел на движения собаки до самого конца. В электричке, по пути домой, ему удалось не поддаться ощущению разрушения. Выйдя на своей остановке, он заметил, что в руках — не было зонтика, с которым он, как обычно, вышел сегодня из дома.

Он смотрел вслед уходящей электричке, затем отвёл взгляд в сторону. Еле передвигая ноги от усталости, он брел по ночной дороге. Выйдя из дома, он сплюнул здесь кровь, она так и засохла у самых корней сирийской розы на краю дороги. Такаси почувствовал лёгкую дрожь. — Этот красный цвет. Сплюнув здесь кровь, он поступил дурно. Он не мог думать ни о чем другом.

Подходило время, когда у него обычно поднималась температура. Холодный пот неприятно стекал под мышками. В уличной одежде, не снимая хакама, он медленно опустился на пол.

Внезапно острая как кинжал печаль полоснула по нему. Вспомнив порой безумный вид матери, которая теряла тех, кого любила, одного за другим, он стал тихонько плакать.

Когда сердце успокоилось, он спустился было поужинать, но аппетита не было, и он сразу же вернулся к себе на второй этаж. В его отсутствие к нему зашел приятель, Орита. Орита сосредоточенно крутил шкалу планисферы, висевшей на стене.

— Ну…

Орита не обращал на него внимания и, даже не оглянувшись, сказал:

— Ух, какая огромная…

У Такаси внезапно перехватило дыхание. Он понял, что это действительно нечто огромное.

— На каникулах я решил поехать к родителям, — сказал Орита.

— Уже каникулы? Я в этот раз не поеду.

— Почему?

— Не хочу.

— А что дома?

— Я написал, что не приеду.

— Собираешься путешествовать?

— Нет.

Орита пристально посмотрел на Такаси и перестал задавать вопросы. Зашёл разговор о друзьях, школе, обо всем, от чего Такаси был оторван.

— На днях ломали стены зала, сгоревшего во время пожара. Так рабочие с кирками забрались на сгоревшую кирпичную стену…