Эдгар Доктороу - Всемирная Выставка

Настала жара, я в основном валялся и читал. Мать пыталась выгонять меня на улицу, но идти мне было некуда. Обленился ужасно. Все думал о Выставке. Вдруг в серии «Книжки-малышки» натолкнулся на книженцию № 1278 под названием «Самоучитель по чревовещанию» — когда-то давным-давно я заказал его по почте, да так и не удосужился прочесть. Чревовещание меня всегда интересовало. Так здорово: раз! — перебросил куда-нибудь голос и всех дурачишь, хотя в книжке автор и предупреждал, что выражение «переброска голоса» не следует понимать буквально: «Очень многие в остальном вполне разумные люди все еще заблуждаются, думая, что чревовещатель от природы наделен способностью перебрасывать голос… однако на самом деле чревовещатель всего лишь воспроизводит со всей возможной точностью голос в таком виде, как будто он доносится с некоторого отдаления…» Все эти фигли-мигли я пропустил, перелистнул прямо к занятиям. Труднее всего, оказывается, не разжимая губ, произносить согласные типа б и п . Но в слитной речи всегда можно обойтись, произнося вместо б «вэ» а вместо и «эф». Ну, скажем, «большое пианино» будет «вольшое фианино». Но еще до того, как начнешь работать над буквами, следует овладеть техникой чревовещателъного дрона. «Для этого, — говорилось в руководстве, — наберите побольше воздуху и, потихоньку его выпуская, формируйте звук задней стенкой горла, словно стараясь вызвать в нем боль…» Так я и делал, вновь и вновь. Стремился достигнуть появления гулкого звучного тона, который, по словам автора, я сразу распознаю, как только мои голосовые связки завибрируют нужным образом. Однако то, что у меня получалось, напоминало какое-то мокрое клокотанье, становившееся все тише по мере того, как иссякал набранный воздух, и чем дальше, тем больше оно напоминало хрип висельника. «Эдгар, — обеспокоенно вскидывалась мать, — что такое, что с тобой?» Она с нетерпением ждала, когда же наконец лето кончится и по всем существующим законам мне придется возвратиться в школу.

В конце концов, к обоюдной нашей с матерью радости и облегчению, сентябрь наступил, и я в первых в своей жизни длинных брюках отправился в пятый класс.

Я всегда любил начало учебного года. Ребята все выглядят старше, серьезнее. Все даже как-то слегка стесняются, что так сильно вытянулись за лето. Новый рост — это новая личность, надо как бы и заново знакомиться. Мы стали старше, умнее, детство осталось позади. Даже охламоны и балбесы в первые несколько дней года держались на высоте. Все пришли аккуратно причесанные, в чистых рубашках и курточках, с новыми карандашами и резинками. Некоторые из девчонок были уже не в носочках, а в чулках. Учителя зачитывали нам программы по предметам, а мы слушали и проникались сознанием того, какие мы теперь значительные и ответственные люди — одним словом, старшеклассники. Очень все это было увлекательно.

Но лучше всего — принадлежности для нынешних премудрых занятий. Новые тетрадки с более мелкими строчками, компасы, транспортиры. Невиданно толстые учебники. И новые предметы, такие, как обществоведение. В начале года я всегда очень ревностно относился к своим обязанностям. Мне нравилось, что у меня новенькая тетрадь для сочинений, прессованный картонный переплет которой еще не начал расслаиваться по углам, а черно-белые мраморные разводы на обложке еще сияют свежим лаком. Внутренняя сторона обложки еще не запестрела рисунками — ни тебе воздушных боев, ни разбойников в масках и ботфортах, ни объемно начерченных букв, из которых складывается мое имя, как бы высеченное на камне. Это все появится потом, взойдет на плодородной почве скуки.

Однажды вечером, когда я, сидя на полу в гостиной, делал уроки, я глянул вверх и обнаружил, что отец как-то странно на меня смотрит поверх газеты. Часто помаргивает. Он глядел на меня не отрываясь, отчего и мне было не отвести взгляд. Можно было бы предположить, что я что-нибудь не то сделал, но нет, в глазах у него не было того упорства, которое обычно появляется, когда человек рассержен. Он опустил закрывавшую лицо газету, и я увидел, что губы у него растянуты в чуть заметной удивленной улыбке.

— Как ты думаешь, сколько мальчиков по имени Эдгар живут в Бронксе на Большой Магистрали, дом 1796?

— Кроме меня, никого, — ответил я. На самом-то деле в нашем доме мне вообще никаких мальчиков не попадалось — ни Эдгаров, ни кого-либо еще.

Секунду-другую он сверялся с газетой.

— Ну, стало быть, это ты, — произнес он. Я встал на ноги.

— А что такое?

— А то, что это, видимо, ты удостоился «почетного упоминания» по результатам конкурса сочинений для мальчиков, который устраивала Всемирная выставка.

— Что там еще? — раздался голос матери: она стояла в дверях, вытирая руки о фартук.

— Наш сын принял участие в конкурсе и выиграл, — сказал отец.

Через его плечо я заглянул в газету. Я был одним из шестерых удостоенных почетного упоминания. А победил восьмиклассник из пятьдесят третьей школы.

— Ну, выиграл, да не совсем, — сказал я, пытаясь напустить на себя равнодушный вид. Но вот же, вот черным по белому в газете — мое имя!

Мать теперь уже сидела на диване.

— Когда же это произошло? — спросила она. — Что-то я ничего про конкурс не слышала.

— Мое имя в газете! — заорал я. — Я знаменитый! Я в газете!

Мы все трое разразились хохотом. Я обнял отца. Перебежал комнату, обнял мать.

— Экий ты у нас таинственный, надо же! — сказала она.

Отец прочел всю заметку вслух. В ней приводился и отрывок из победившего сочинения. «Типичный американский мальчик должен обладать теми же качествами, что и первые переселенцы. Он должен быть ловким, надежным и смелым, должен упорно отстаивать свои взгляды. Должен быть опрятным, бодрым и дружелюбным, должен быть всегда готов прийти на помощь, нести людям добро. Он разносторонне развит, имеет хобби, любит спорт, интересуется тем, что происходит в мире… Типичный американский мальчик, пользуясь общественной собственностью, бережно к ней относится. Любит комиксы, кино и домашних животных, любит играть во дворе с друзьями и слушать радио. Он вечно занят какими-нибудь поделками или хобби, вечно придумывает что-нибудь новое и полезное. Именно поэтому будущее Америки прекрасно».

Я скрестил руки на груди.

— Не так уж это и здорово, — сказал я. — Прямо какая-то клятва бойскаутов. Скаут должен быть смелым, дружелюбным, опрятным и тому подобная мура.

— Ну-ну, Эдгар, — нахмурилась мать.

Я расстроился. У меня ведь тоже и про спорт было, и про доброту. У него про первых переселенцев. Как же это я-то не додумался! И еще он будущее Америки приплел. Что ж, правильно: типичный американский мальчик не может не упомянуть Америку.