Владимир Рынкевич - Пальмовые листья

Левка забрал из общежития свой скромный чемодан и перешел к Светлане - она жила вместе с матерью. На занятия он приходил «из дома», ухоженный, накормленный, успокоенно доброжелательный. По утрам от него слегка пахло мускусом, а в новеньком черном портфеле лежали бутерброды, которыми он, конечно, щедро делился.

Дипломные работы мы писали летом, и в один из особенно лучезарных дней Тучинский пригласил меня и Сашку «к себе домой». Он выбрал время, когда оставался в квартире один, и принял нас в роскошной по тем временам гостиной с полированной мебелью, с хрустально-бронзовой люстрой, с широкой стеклянной дверью, открытой на жаркий балкон. Хозяин был в шикарной шелковой пижаме бело-голубой динамовской расцветки и то и дело поднимал ее широкий рукав, чтобы взглянуть на новые золотые часы.

– Ну? Как я живу? - спросил Левка, широким жестом показывая на стены, увешанные фарфоровыми тарелочками.

Он был совершенно серьезен.

– А здесь я работаю,- сказал он и подвел нас к огромному письменному столу.

И мы расхохотались: на столе лежала стопка бумаги, на верхнем листе значилось: «План эксперимента», все же остальные листы оставались девственно чистыми. Левка смутился и забормотал, что в черновиках у него все готово и осталось только переписать.

– Левк, покажи черновики-то,- просил Мерцаев, пряча улыбку.

– Да ну… Искать надо…

– Поищи уж…

– Да ладно… Потом… У меня вот выпить есть.

– Можно и выпить,- согласился капитан,-только потом ты уж покажи черновички-то.

Разумеется, и потом никаких черновиков Тучинский не показал. Говорили о работе над дипломами, и мне показалось, что капитан Мерцаев не остался равнодушным, когда Левка сказал, что хочет использовать его расчеты и записи эксперимента с полупроводниками.

– А ты в диплом полупроводнички суешь? - спросил капитан.

– Мода. Я же в московский НИИ хочу устроиться. Не в пустыню же ехать.

– Будешь делать станцию на полупроводниках?

– Что ты, Саша? Разве я похож на человека, который ездит в части, внедряет, волнуется? Я люблю тихую жизнь за столом. Вот за таким, со скатертью. В крайнем случае, за письменным. Займусь какой-нибудь теоретической темой.

– А кто же будет стрелять-то?

– В кого стрелять? Брось ты. Кончилось все это. Теперь надо спокойно наслаждаться жизнью. Стрелять - вообще противоестественно для человека.

– Значит, столько-то там тысяч лет до тебя все жили противоестественной жизнью, а ты начнешь настоящую?

– По-твоему, без стрельбы не прожить? Тебе нравится? Стреляй!

– Ты думаешь, мне на фронте нравилось стрелять? - Это было давно.

– А теперь всеобщий мир и благоденствие?

– Во всяком случае, для меня. И для всех нормальных людей, которые хотят наслаждаться, а не стрелять.

Мы могли еще долго сидеть, но Мерцаев замолчал, поскучнел и заспешил уходить: заниматься, мол, надо. На улице он сказал мне:

– Вот потому я и отказался от науки. Мне не место там, где прячутся в тишину, где творчество подменяют приспособленчеством. Я не могу быть с теми, кто бросает позицию, когда наступают танки.

– Но сейчас не война.

– И ты тоже? Благоденствия общего захотел? Все забыл? Начитался своих журнальчиков?

– О чем ты? Что я забыл? - Забыл, что ты человек…

Вечером, накануне выпускного праздника, капитан Мерцаев одиноко скучал в общежитии, когда неожиданно появился Левка Тучинский. Как выяснилось, он искал меня, но я посвятил тот вечер личной жизни. Тучинский помялся и нерешительно обратился к капитану:

– Только на тебя надежда, Саша.

С таким выражением лица Левка обычно просил денег взаймы. «Отдам завтра,- твердо обещал он, а потом, тяжело вздохнув, добавлял: - Или послезавтра». Надо ли говорить, что отдавал он долг примерно через год, да и то не всегда?

И теперь Мерцаев спросил, усмехаясь:

– Отдашь завтра? Или послезавтра?

– Деньги мне не нужны.

– Чем же тебе помочь? Полупроводнички ты, говорят, защитил блестяще?

– Мне нужно решить одну проблему. В общем, я тебе потом расскажу. А сейчас у меня к тебе просьба. Ты ведь знаешь, где живет Светка?

– Как же! Бывал!

– Понимаешь, Саш… Надо, чтобы, ты ночью взял такси и ровно в три часа подъехал бы к дому. Я выйду ровно в три…

Мерцаев сел на кровати и с любопытством вгляделся в Левкино лицо: лоб в глубоких, чуть ли не старческих морщинах, уклончивый, прячущийся взгляд круглых помутневших глаз.

– Дробь, как говорят моряки? - спросил капитан.

– Я тебе потом все расскажу.

– Обделывай свои делишки сам.

В эту ночь оборвалось счастье Светланы. Она сладко спала, успокоенная Левкиными ласками, и ни сном ни духом не чувствовала, что ее возлюбленный, трусливо оглядываясь, наспех собирает чемодан, напяливает брюки и крадется к дверям.

Утром я был несказанно удивлен, увидев на давно пустующей кровати Левку Тучинского. Проснувшись, он лежал, направив в потолок курносый нос.

– С детства люблю поваляться,- сказал он, довольно позевывая и потягиваясь.

– Особенно одному хорошо. Да, Левк?- спросил Мерцаев.

– Ну…

И сразу округлились Левкины глаза.

– Как это там у Вертинского? - продолжал подшучивать капитан.-«Как хорошо без женщин, без их невинных, слишком честных глаз…»

– Там дальше еще интереснее,- включился в игру Левка.-«Как хорошо с приятелем вдвоем сидеть и пить простой шотландский виски…»

И мы решили по случаю праздничного дня выпуска позавтракать «по-человечески», но в этот момент в. комнату вошел дежурный и сказал, что старшего лейтенанта Тучинского вызывают на выход.

Левка струсил отчаянно, побледнел, заметался, ища какого-нибудь укрытия.

– Это она,- промямлил он обреченно.- Выручайте, ребята.

Выяснять отношения на выход пошел капитан Мерцаев.

– Все-таки чем армия хороша, так это тем, что в расположение части не пускают посторонних,- с выстраданной убежденностью сказал Левка.

Капитан вернулся и успокоил Тучинского: приходила не Светлана, а ее мать, горестно сообщившая, что дочка лежит пластом, истерически рыдает и выкрикивает, что не поднимется, пока к ней не приведут Левку. «А сегодня премьера»,- озабоченно напомнила старушка.

– Ты же разрушаешь культуру,-издевался капитан.- Представляешь, что будет, если из-за тебя сорвется премьера нового спектакля, необходимого советскому зрителю? Разбираться будет Москва. И у нас выпускной вечер отменят. А? Ребят? Не смешно.

– У нее дублерша есть,- серьезно ответил Тучинский: в минуты тревоги он терял чувство юмора.

– Не в этом дело,- не унимался капитан.- Как ты не понимаешь простых вещей? Все равно будут разбирать причину творческого срыва известной актрисы. К талантам-то нынче знаешь как относятся.

– Зря я с ней спутался, - вздыхал Левка.- Знал ведь, что всегда надо выбирать которую похуже, попроще… Тебе, Сашк, хорошо. Твоя Ольга не пойдет жаловаться. Что ж мне теперь?