Евгений Богданов - Случайный вальс: Рассказы. Зарисовки

И все-таки мы пошли на рыбалку на деревянной, типично каргопольской лодке на вёслах, без мотора, с моим старинным приятелем журналистом Анатолием Фадеевым. Как было приятно поразмяться, развернуть плечи за работой веслами! Мы подошли к острову, половили удочками плотичек, поймали спиннингом пару хороших щук. И оба остались довольны.

Анатолий ловил с лодки, я бродил в высоких резиновых сапогах по берегу и бросал спиннинг. И пока мы рыбачили, на острове побывали рабочие из заречного леспромхоза.

Они подошли на катере, не заботясь о тишине, правда, высадились на берег чуть поодаль от нас. С ними прибыл огромный пс. Он стал ходить за мной следом и при взмахах спиннингового удилища скалить зубы.

Я всё боялся, что он схватит меня сзади за известное место… Но пёс оказался безобидным. Ему просто, видимо, было скучно.

Вскоре мы убедились, что опасаться надо не этого пса, а его хозяев. Они за каких-нибудь полчаса совершенно упились, стали скандалить и даже передрались. Наконец шум понемногу улёгся, «туристы», выяснив отношения, сели в катер, с трудом запустили мотор и, забрав пса, укатили.

Повеселились вдоволь…

Разумеется, не все каргополы столь «интересно» проводят свободное время. Мои земляки — народ мирный и серьёзный. Пусть они не обижаются за это маленькое отступление от лирики.

В зрелые годы, пожив на белом свете, испытав немало печалей и радостей, мы иногда мысленно возвращаемся к истокам своей жизни. Должно быть, в этом есть своя закономерность, обусловленная душевным состоянием человека. Юношеская пора кажется едва ли не самой светлой и интересной. Светлой — потому, что тогда мы только еще начинали познание мира, и люди, и даже, кажется, сама природа относились к нам одинаково щедро и снисходительно-ласково. А интересной хотя бы потому, что мы бездумно стремились туда, куда нас влекли молодой темперамент и жажда познания. Мы спотыкались, падали, набивали себе синяки, вскакивали и опять торопились вперёд с завидной любознательностью и энергией. Мы впитывали впечатления, используя при этом все пять органов чувств…

Всё тогда казалось иначе и даже лучше, чем теперь, — и реки были шире и глубже, и солнце обогревало щедрее, и дожди плескались шумнее, радуги светились ярче и многоцветней. А травы в лугах стояли гуще, и птицы в лесу пели более вдохновенно и голосисто.

В этом, наверное, есть и доля преувеличения. Но необыкновенные открытия, какие мы совершали, ярко отложились в памяти.

Как теперь хотелось бы повторить неповторимое, дойти до всего снова, но уже зрелым умом. Увы, это невозможно. Едва начнешь ворошить прошлое, сразу услужливо приходит житейский опыт и осторожный рационализм вступает в конфликт с юношеской непосредственностью и восторженным видением мира.

И всё же о той поре вспоминать приятно, как приятно созерцать полотна старых художников. Они будят в душе чистоту и свет, потому что и сами чисты и светлы.

Есть в этом мире удивительная щедрость. Она проявляется всюду и никогда не требует ничего взамен. Это — щедрость природы. Те, кому дано понимать и бережно хранить ее, обладают великим даром накопления бесценных сокровищ.

Человек в силу своего положения подчиняет себе природу, полной мерой пользуется ее благами и дарами. Но всегда ли он задумывается над тем, что всё, что его окружает и верно ему служит, имеет равные с ним права на существование?

Природа молчалива, мудра и совершенна, но почти всегда беззащитна…

И сойка в лесах никогда не учила гаммы,

всё же трели её звучат для меня хорошо,

и взгляд гнедой кобылы выгоняет из меня

всю мою постыдную глупость. [9] У. Уитмен.

Одуванчик, распустивший ранней весной свой желтый бахромчатый цветок в зелени луга, дерево с лопнувшими от тепла почками, пичуги, трепещущие в кустах крылышками, разные звери и зверята, домашние животные и птицы — все равноправные жители Земли. Не в этом ли глубокий смысл бытия?

Ведь и бездумно сломанная ветка деревца состоит из множества живых клеток. Иные цветы, услышав прекрасную музыку, вытягивают в струнку стебельки и листья, вбирая волшебные звуки так, как они вбирают тепло солнечного луча. Зная об этом, не должны ли мы относиться к деревьям, травам и цветам как к своим младшим живым собратьям? А животные? Вспомним Сергея Есенина, который

И зверьё, как братьев наших меньших,

Никогда не бил по голове.

Неряшливое, расточительное отношение к природе унижает человеческое достоинство. Давать больше, чем брать, — этот закон человеческого общежития должен распространяться и на природу.

В Каргопольском районе издавна собирали и солили знаменитые рыжики — боровики. Крепенькие, ярко-рыжие, они известны как деликатес. Говорят, что в старину их маленькими — с копейку — засаливали в бутылках и отправляли в Петербург содержателям модных трактиров и ресторанов.

И теперь их собирают, но с каждым годом рыжиков становится всё меньше. Неопытные или нерадивые грибники не срезают боровики ножом, а вырывают их, повреждая мицелий. А прежде, бывало, грибник без ножа в лес не показывался — старики ругались. Эти же старики на «рыжичных» местах иногда раскладывали хворост и еловый и сосновый лапник для того, чтобы боровичок во влажной тени теплым летом лучше размножался и рос. Пройдёт дождь — под лапником тепло, как в парнике, образуется своеобразный климат — отрада для гриба.

В Ошевенске в августе мы брали грузди в ельнике. У нас было заветное место, и дядя Леонид Алексеевич возил туда нас с сестрёнкой Машей на телеге. На ней был повален набок большой порожний ушат-треног, больше обычного ушата раза в два-три. Мы сидели в нём, прячась от дождика, как птенцы в гнезде.

Ехали в урочище, которое называлось Середний ельник.

— Почему середний? — интересовался я.

— Есть справа ельник, слева ельник, а этот — в середине, — отвечал дядя. — Потому и середний.

Он останавливал лошадь возле лесной луговины и, осмотревшись, ехал не прямо по ней к ельнику, а съезжал с дороги в самом неудобном месте, возле самой кромки леса. Почва тут была болотистой, вязкой, сплошной кочкарник. Маша сердилась:

— Тата, ты почему не поехал прямо? Чего кривуляешь по кочкам? Меня всю растрясло…

Дядя насмешливо щурил глаза:

— Ишь, барыня! Растрясло тя… Прямо-то нельзя — луг испорчу. Вот и еду по кромке. Потерпите немного, скоро приедем.

Старые люди, наши отцы и деды берегли природу потому, что жили и работали среди лесов, полей, рек и озер, которые как бы являлись частью крестьянского хозяйства. В использовании природных благ ими руководили практические соображения. Однако они обладали и чувством прекрасного, понимали природу и заботились о том, чтобы ее богатства не оскудевали.