Татьяна Росней - Ключ Сары

— Я еду с бабушкой, — сообщила она с невинной улыбкой, показывая куда-то внутрь пассажирского вагона. Кивнув головой, солдат отпустил ее. Затаив дыхание, она проскользнула в вагон и выглянула из окна. Сердце бешено колотилось у нее в груди. Но вот из толпы вынырнули Жюль и Женевьева, с изумлением глядя на нее. Она торжествующе помахала им рукой. Она очень гордилась собой. Она сама пробралась в поезд, и солдаты даже не остановили ее.

Улыбка ее растаяла, когда она увидела, что в вагон садится группа немецких офицеров. Их громкие наглые голоса звучали в коридоре, когда они пробирались сквозь толпу к своим местам. Люди отводили глаза, отворачивались, смотрели себе под ноги, стараясь стать как можно незаметнее.

Сара стояла в углу вагона, спрятавшись за Жюля и Женевьеву. Виднелось только ее лицо — она просунула голову между своими провожатыми. Как зачарованная девочка смотрела на немцев, которые подходили все ближе. Она не могла отвести от них взгляд. Жюль шепнул, чтобы она отвернулась. Но она не могла.

Среди немцев был человек, который вызывал у нее особенное отвращение. Высокий и худой, с бледным квадратным лицом. Его голубые глаза были настолько светлыми, что казались почти прозрачными под толстыми розовыми веками. Когда группа офицеров проходила мимо, этот мужчина протянул длинную, казавшуюся бесконечной руку, облаченную в серую форму мышиного цвета, и потрепал Сару за ухо. Она вздрогнула от неожиданности и ужаса.

— Эй, мальчик, — захрюкал офицер, — не нужно меня бояться. В один прекрасный день и ты станешь солдатом, правильно?

У Жюля и Женевьевы на лицах появились неестественные, словно приклеенные улыбки. Они ничем не выразили своего испуга, но Сара ощутила, как дрожат их руки, лежащие у нее на плечах.

— У вас такой симпатичный внук, — снова ухмыльнулся немец, гладя Сару по стриженой голове широченной ладонью. — Голубые глаза, светлые волосы, совсем как настоящий немецкий ребенок, а?

Бросив на нее последний взгляд бледных, прикрытых тяжелыми веками глаз, он повернулся и поспешил вслед за товарищами. Он решил, что я мальчик, подумала Сара. И еще он не заметил, что я еврейка. Неужели черты еврейской внешности заметны всем и каждому, с первого взгляда? Она не была в этом уверена. Однажды девочка даже спросила об этом у Арнеллы. И подруга ответила, что она не похожа на еврейку только потому, что у нее светлые волосы и зеленые глаза. Получается, глаза и волосы спасли меня сегодня, подумала девочка. Большую часть пути она провела, прижавшись к теплому боку пожилой женщины. Никто не заговаривал с ними, никто не приставал с расспросами. Глядя в окно, девочка думала о том, что с каждой минутой Париж становится ближе, а вместе с ним и ее младший братик Мишель. Она смотрела, как небо затянули тяжелые, низкие серые облака, смотрела, как по стеклу ударили первые крупные капли дождя и потекли вниз, бесформенные и размазанные встречным ветром.

Поезд остановился на вокзале Аустерлиц. На том самом вокзале, с которого она уезжала вместе с родителями в тот жаркий, пыльный день. Вслед за пожилыми супругами девочка вышла из поезда, направляясь по платформе к станции метро.

Жюль замедлил шаг и споткнулся. Они подняли головы. Впереди себя они увидели шеренгу полицейских в синей форме, которые останавливали пассажиров, требуя предъявить удостоверения личности. Женевьева ничего не сказала, лишь осторожно подтолкнула их. Она решительно и уверенно двинулась вперед, гордо задрав круглый подбородок. Жюль последовал за нею, крепко держа Сару за руку.

Стоя в очереди, Сара внимательно рассматривала лицо полицейского. Это был мужчина лет сорока, на пальце у него виднелось толстое обручальное кольцо. Он выглядел вялым и равнодушным. Но девочка заметила, как он переводил взгляд с документов в руке на лицо стоящего перед ним человека. Он тщательно выполнял свою работу.

Сара постаралась ни о чем не думать. Она страшилась того, что могло произойти. Она не находила в себе сил, чтобы представить это. Она позволила своим мыслям просто блуждать. Она вспомнила кошку, которая у них была и при виде которой она начинала чихать. Как же ее звали? Она не могла припомнить. У кошки была какая-то глупая кличка, что-то вроде Бонбон или Реглисс. Они отдали кошку, потому что от нее у девочки щекотало в носу, а глаза краснели и опухали. Ей было очень жаль киску, а Мишель проплакал весь день. Он сказал, что это все из-за нее.

Мужчина ленивым жестом протянул руку. Жюль вручил ему конверт, в котором лежали их удостоверения личности. Мужчина опустил глаза, перебрал документы, внимательно взглянув сначала на Жюля, потом на Женевьеву. Затем поинтересовался:

— Ребенок?

Жюль кивком указал на удостоверения личности.

— Удостоверение ребенка там, месье. Вместе с нашими.

Полицейский приподнял клапан конверта большим пальцем.

Внутри лежала крупная купюра, сложенная втрое. На лице мужчины не дрогнул ни один мускул.

Он снова посмотрел на деньги, потом взглянул Саре в лицо. Она не отвела взгляд. Девочка не съежилась и не глядела на полицейского умоляюще. Она просто стояла и смотрела на него.

Казалось, время остановилось. Минуты растянулись до бесконечности, как в тот невыносимо напряженный момент, когда полицейский в лагере наконец позволил девочке бежать.

Мужчина коротко кивнул. Он вернул удостоверения личности Жюлю, а конверт быстрым, неуловимым движением опустил в карман. Потом он сделал шаг в сторону, чтобы дать им пройти.

— Благодарю вас, месье, — сказал он. — Следующий, пожалуйста.

Голос Чарлы эхом отдавался в трубке и у меня в голове.

— Джулия, ты серьезно? Он не мог так сказать. Он не может поставить тебя в такое положение. Он не имеет права так поступать.

Сейчас со мной разговаривала Чарла-адвокат, жесткий, пробивной, удачливый манхэттенский адвокат, который не боялся никого и ничего.

— Но он действительно так сказал, — вяло и безразлично оправдывалась я. — Он сказал, что это будет наш конец. Он сказал, что бросит меня, если я оставлю этого ребенка. Он говорит, что уже стар, что он не справится еще с одним ребенком и что он не хочет быть престарелым отцом.

В разговоре возникла пауза.

— Это имеет какое-то отношение к женщине, с которой у него был роман? — спросила Чарла. — Не помню, как ее звали.

— Нет. Бертран ни разу не упоминал ее имени.

— Не позволяй ему давить на себя, Джулия. Не поддавайся. Это и твой ребенок тоже. Не забывай об этом, родная.

Весь день слова сестры эхом звучали у меня в голове. «Это и твой ребенок тоже». Я встретилась со своим врачом. Ее не удивило решение Бертрана. Она даже предположила, что, быть может, сейчас он переживает кризис среднего возраста. И что ответственность за второго ребенка оказалась для него непосильной. Что он утратил веру в себя, стал слабым и боязливым. Так часто случается с мужчинами, приближающимися к пятидесяти.