Сергей Григорьев - Морской узелок. Рассказы

Оркестр грянул. Только у геликонца свело губы, словно он лимон съел, и он никак не мог выдуть звука. А у парня из глаз по щекам покатились слезы.

— То-то! — отводя от него взгляд, буркнул Хренков. Он, щурясь, окинул недовольным взором скат горы, покрытой густо сорняками.

Пониже горы виднелись белые под красной черепицей домики опрятного городка, а дальше, за щеткой мачт рыбачьих баркасов, — исчерна-синий рейд, подернутый серебром ряби. И лиловая даль моря под белесым небом… Чисто, как на акварели!

Хренков не мог успокоиться: возвратясь с похорон, матросы нанесут на корабль пыль — у всех в желтой цветени от сорной травы и ботинки и брюки чуть не по пояс. А этот парень с геликоном еще выдумал объясняться:

— Ты пойми, Егор Степаныч! Разве я без сердца? Мази выдают что на корнет, что на мой бас, а какая поверхность? Сравнить нельзя. Кабанья голова в мою трубу влезет…

— Что ж тебе, позолотить трубу?

— На что лучше! — отозвался геликонист, не поняв, что боцман ядовито шутит. — Весь бы оркестр позолотить: красота!

— Эх ты, кумпол! — Хренков отвернулся.

На корабле еще неприятность: на палубе вдруг тявкнул пес. А ребята, стоя кружком, хохочут.

— Откуда пес на корабле? — загремел Хренков.

— Степушка, докладывай!

Матросы расступились. Вперед вышел Степушка. У него на руках барахтался явно молодой, почти щенок, но крупный пес.

Степушка протянул боцману пса:

— Гляди, Егор Степаныч: лапа — во! Плавучий пес, должно быть.

— Где взял?

— Как с похорон шли. Мальчишки вели его топить за молом. Я отнял.

— Топить пса? Эх ты, мальчик с пальчик!

Ребята загрохотали.

— Мальчик с пальчик!

Удачно сострить — значит не только развеселить других. Егор Степаныч и сам смягчился:

— Если будешь гадить…

Егор Степаныч пошевелил пальцами над псом так, что, право, можно было испугаться за щенка… Пес ласково тявкнул и потянулся лизнуть грозную руку.

— Ишь ты! — усмехнулся боцман. — Не робкого десятка. Кличку дали?

— На ваше желание, Егор Степаныч, — политично ответил Степушка.

— Раз пес плавучий, именовать Б у е к.

Степушка опустил пса к ногам боцмана.

— Буек! — позвал Егор Степаныч.

Буек подпрыгнул и положил передние лапы на пояс боцмана.

— Принять на снабжение.

Команда «Пятерки» принялась за уборку корабля. Пора бы щелочить котлы — в них накопилась накипь. Когда щелочат котлы, почти всей команде отдых. Но командир отряда Егурнов (он держал флаг на «Семерке»), по предложению команды «Пятерки», отдал приказ завтра с рассветом идти в море и в честь погибших опять тралить поле № 63 — то самое, где произошел печальный случай. А на мачте у конца мола с вечера трепался сигнал, обещая свежий ветер, если не шторм, наутро.

— Развеять горе в споре с бурей! Чего же лучше, — сказал Степушка.

Но и нельзя было медлить с работой: зафрахтованные Совнаркомом РСФСР итальянские грузовые пароходы прошли Босфор и через сорок часов вступят в наши воды. Им надо приготовить безопасный ход в бухту.

К рассвету настала тишь. Берег, продрогнув за ночь, натягивал на себя с моря плотное одеяло теплого тумана. На кораблях с бока не видно кормы. На тральщиках заливались, как жаворонки перед солнцем, дудки боцманов. Набрякшие за ночь, тяжело висели вымпела.

Первым поднял якорь тральщик № 5. Зазвонил машинный телеграф. Взвыла, послав в горы «поросячий хвостик» крика, сирена. Запела за кормой вода. Тральщик уверенно, как слепой в своем доме, привыкший к каждому повороту и уголку, вышел за мол.

За номером пятым через равные отрезки времени пошли другие и легли на заданный курс в кильватерном строе.

Дохнуло. Туман, словно скомандовавши «убрать койки», проворно скатился в длинный рулон облаков. Открылось море. Солнце «прочеркнулось» в щель меж дальним берегом и облаком с обрезным нижним краем и, окрасив все в киноварь и сурик, ушло под тучу. Будет серый день с крепким ветром.

Команда «Пятерки» — на полубаке, «у фитиля», как говорится по старому обычаю: перекурка. Курили. Проверяли, усвоил ли кличку Буек; он отозвался — его хвалили. Степушка успел выпросить у кока старый бросовый бачок, насыпал в него песку и «пригласил» Буйка. Должно быть, пес получил хорошее воспитание у прежних хозяев: аккуратно сходил в бачок и потом очень мужественно загребал по палубе задними лапами. Море пса не пугало, да, может быть, он уже и плавал раньше. Увидев, что всем надоел, пес очень уверенно сгреб в кучку сигнальные флаги у мачты, вздохнув, улегся на них и сладко задремал.

Хренков ходил по тральщику. Достав из кармана чистейший белый платок (мыт у китайца на берегу), он мазнул им по поручню, по планширу, по днищу шлюпки и смотрел, нет ли где пылинки. Покачал, крепко ли принайтовлен буек, и крикнул на бак:

— Кто крепил буек?

Буек мигом проснулся, подпрыгнул мячиком с кучи флагов, скатился с бака и, кинув лапы на пояс боцмана, вильнул хвостом.

— Ах, чтоб тебя! Кто, говорю, поплавок крепил?

— Я, Завалов.

— Перекрепи!

— Есть «перекрепи»!

— Шторм двинет — сорвется, пойдет поплавок гулять по палубе — людей перекалечит. Будешь за ним гоняться. Понял?

— Есть «понял»! Креплю что надо! — отвечает Завалов, пробуя найтовы пальцем, как струну.

— Инда гудит!

Больше Хренков не мог найти непорядка. Все было вычищено, продраено до невозможности.

— Пошел на место! — приказал Буйку Хренков.

Буек убежал на бак, улегся на флаги, положив нос меж лап, и следил за боцманом, кося глазами.

— Сигнальщик, на мостик.

Завалов бегом кинулся на мостик… Замелькали красные флажки на семафоре. Командир смотрев в бинокль на «Семерку». Хренков стоял у борта и, прикрыв глаза козырьком ладони, вслух читал без бинокля приказ флагмана:

— Приготовиться к спуску… траль… на траверзе… первой… вехи…

Поравнявшись с указанной вехой, тральщик № 5 замедлил ход, поджидая парного тральщика «Тройку».

Парный подходил, чтобы сцепить с «Пятеркой» трал. Команда «Пятерки» стала по борту с мягкими кранцами. [1] К р а н ц ы — плетеные пеньковые мешки, набитые пробковой крупой. Применяются для смягчения ударов кораблей борт о борт. И боцман был с кранцем своеручного изготовления: чуть побольше других, и плетение мастерски «пущено» узором.

— Не чешетесь? Что, у вас кранцев нет? — сердито буркнул боцман на «Тройку».

— Мы еще не красились, — спокойно ответил боцман с «Тройки».

— А чужого борта не жалко?

— Нам и твой борт свой, а не чужой, — ядовито ответил боцман с «Тройки».

Тральщики сошлись: полетели легости, меж обводами бортов мягко закружились кранцы. Подали кормовую, носовую, шпринг. Командир «Тройки» перепрыгнул за борт парного тральщика. Пока он в рубке с командиром «Пятерки» совещался над картой минных полей, откуда начинать, а у кормовых лебедок налаживали трал, свободные от дела матросы стояли по бортам и старались «уесть» чем-нибудь другой корабль. Боцманы стояли особняком, облокотясь на планшир, и говорили о своем: где достать настоящей олифы, цинквейсу, сурику, кистей и что лучше — прибавить в краску «лачку» или не надо.