Тургрим Эгген - Декоратор. Книга вещности.

— Я уже рассказывал, — отнекиваюсь я.

— Но Кристиан же не слышал, — настаивает Катрине.

— Нет? Ну ладно, так и быть. Этот тип сколотил баснословные миллионы на промышленной недвижимости в Осло. Но хороший вкус не является непременным спутником больших денег, как вы успели заметить. Поэтому он выстроил себе точную копию дворца из сказок про Аскеладдена. Один в один, не хватает только драконьих голов, хотя, возможно, их достругивают. Хозяин горд как индюк. Не на все сто, похоже, уверен, но горд. И вот он водит меня по дому, показывает ванные, штук семь, если не восемь, и сауну, и бассейн в подвале, всё как у людей, значит. А потом спрашивает: что будет стоить доделать дом «под ключ»? Мол, называйте цену, потому что он человек занятой и сопли жевать ему некогда. Но я не в состоянии её назвать.

— А он знает, чего ему надо? — спрашивает Кристиан, при этом он стряхивает крошки с салфетки, а потом аккуратно расправляет её и кладёт параллельно краю стола. Господи, как же я ненавижу людей, которые трясут грязными салфетками. Она же уже использована . И свежей не станет. Как её не расправляй.

— О да. Вернее, знает его жена. Он прибыл на беседу, вооружённый двумя книгами Триши Гилд, и заявил, что ему импонируют сочные цвета. На мой вопрос, не лучше ли, чтобы и жена принимала участие в наших обсуждениях, он отвечает, что она во всём полагается на его вкус и хочет лишь обговорить мелкие детали, но это позже. В переводе на общепонятный: дом обошёлся ему дороже, чем планировалось, и дальше он собирается лично контролировать расходы.

— Триши Гилд, — Катрине играет именем, как удачной шуткой.

— Ясно, что он не сам до такого дошёл, но ты можешь себе это представить? Диснеевский мультик снаружи, а внутри — перенасыщенные цвета и буйство несочетаемых тканей! Сараево в миниатюре. Но меня привлекают... я не думаю, что я должен стыдиться говорить такое вслух, короче, меня привлекают его деньги. И вот я хожу по дому, представляю себе белые деревянные гостиные, цветные оконные рамы, витражи, яркие, как восточный базар, или оранжевые, ну и всё прочее, и чувствую, что заболеваю от этого. Я б не согласился жить в таком доме. Хотя это большие и лёгкие деньги. Ненужные для моего послужного списка. В общем, я понимаю, что пора отказываться.

— И тут ты ему выложил? — предвкушает развязку Катрине.

— Нет-нет. Всё это тянулось долго. Сначала он берётся показывать мне вещи, которые он прикупил для своего нового дома, чтобы украсить его. И вещи все правильные: сливочник, какие-то жестянки, реликтовая чугунная вафельница, даже антикварная красная прялка. Им в доме самое место. Но когда он перебирает их, то зрелище жалостное, потому что всё это куплено, можно сказать, не глядя. Он оптом купил себе прошлое, понимаете? Каждые пять минут трезвонит спутниковый телефон, мелодия из Моцарта, не извольте сомневаться, и пока хозяин собачится со звонящими, эти старинные восхитительные вещи маются у меня перед глазами, как лыжник в бане. Телефон у него «Эрикссон», конечно, расписанный вручную по индивидуальному заказу, видели такие?

— Индивидуальному? — повторяет Кристиан.

— И вот, когда я уже всё рассмотрел, он спрашивает меня: «И что вы думаете?» — «О чём?», — переспрашиваю я, потому что меня по-прежнему мутит, стоит мне подумать об этих цветах. «На чём сделать акценты? Что оттенить? Без чего не обойтись?» Читал, значит, журналы, заучил слова. И теперь советуется со мной, как профи с профи, чертовски так доверительно, с чего начать, чего этому дому не хватает безусловно. И тогда я срываюсь.

В этом месте я делаю паузу и впиваюсь взглядом в Кристиана, который вертит в руках пустой бокал. Я не собираюсь приходить ему на выручку и опорожнять свой.

— И что ж ты сказал?

— «Тут не обойтись без канистры бензина и спичек!»

Я опускаю дальнейшее — его реакцию: как он орал, угрожал, что пожалуется моим рекомендателям, что заставит меня молчать, что если хоть один его знакомый прослышит про эту историю, то ни одного заказа больше в Осло у меня не будет. Прямо у меня на глазах он превратился в большого ребёнка, и костюм повис мешком, я ещё удивился, что не обращал на это внимания прежде. Спас меня телефонный звонок. Всего этого я не рассказываю, пусть спокойно похохочут. Особенно Катрине, ведь на её памяти эта история разрослась из крохотного эпизода до настоящего эпоса.

Правда, сначала история Катрине не позабавила. Она кричала на меня, честно. Что моя дурацкая принципиальность доведёт нас до социального пособия, что надо было взять деньги и заткнуться и радоваться, что есть работа. По счастью, сейчас настали хорошие времена и она быстро простила меня.

— Как я слышал, за дом взялся Ларс Лауритцен. Что ж, у каждого есть свои представления об этике, — добавляю я.

Кристиан хмыкает. Таня качает головой с таким видом, точно обнаружила в моём рассказе интересную особенность общественной жизни.

Но тут же Кристиан принимается расписывать арманьяк, который он раскопал во время своих наездов во Францию, и я корчу Катрине рожу, которая должна изображать надвигающийся инсульт. Всё длится долю секунды, но она, как опытный шулер, успевает заметить её.

Мы уходим рано. Мне надо отдохнуть в пустоте.

С обеда у Кристиана прошли уже сутки, а я всё киплю, вспоминая высокомерие этого гурманствующего сноба. Поделом ему. Первый начал. И вообще, мне надо кухней заниматься.

Характер сего помещения за последние сто лет изменился кардинально. Когда этот дом строился, ещё держали кухарок. И кухня, плюс к своим основным функциям, была местом проживания кухарки, а зачастую и горничной. Поэтому кухню никто не обустраивал. Фамильное серебро вместе с фарфором и хрусталём хранилось в столовой. Позже, между войнами, возникло сословие «домохозяек». Это когда в связи с появлением электроплит, а потом и холодильников быт упростился настолько, что на кухне мог управляться даже любитель; тогда же пошла привычка перекусывать здесь. А потом и завтракать, по будням. В послевоенное время быт продолжал упрощаться, кухня оснащалась всё новыми приборами и неуклонно превращалась в общую комнату. И даже денежная аристократия взяла за правило в основном есть на кухне. Столовая в значении «трапезная» отошла в область преданий, но взамен она присвоила себе множество новых функций. Идеалом почиталась кухня светлая, практичная, без ухищрений и нетребовательная в уходе.

В шестидесятые—семидесятые грянуло женское равноправие, в результате чего кухня лишилась единовластного хозяина, а также вразумительной концепции. В новостройках кухоньки скукожились почти до нуля, в то время как громадные кухни в старых домах стали служить чем ни попадя. В конце концов эта невнятица структурировалась, превратив кухню в подобие общей комнаты, где пищу по-прежнему готовили, хотя часто только на себя одного. Кухню заполонили неуместные предметы: офорты, картинки, поделки хозяев и милые сентиментальные пустячки. Следом сюда перекочевали телевизоры.