Юрий Буйда - Кёнигсберг

- Это не милиция, - сказал я. - И не бандиты.

- Не думай об этом, - посоветовал Конь. - Из меня весь кайф вылетел, который мы с тобой так лелеяли два дня. Придется взять на последние и провести остаток вечера в общаге.

- А если к нам? У Веры выпивки уж на нас-то хватит.

- Нет, парень. - Конь вдруг взял меня лапищей за подбородок. - Прошу тебя, поговори с ней. Это и называется шансом. Вдумайся, Борис. Налево пойдешь - коня потеряешь, направо - головы не сносить... или как там?

Я кивнул. Было девять вечера - еще и не стемнело по-настоящему.

У общежития мы расстались.

Дверь открыла Катя. Обольстительно улыбнувшись, пропела:

- Маман решила, что вы пошли по полной программе, и потому сидит на работе. Позвонить?

Я поцеловал ее в щеку и попросил найти чего-нибудь покрепче - виски, например. А сам заперся в ванной и принял душ. Вообразил на минутку, как люди выше и ниже меня с таким же облегчением подставляют разгоряченные лица под режущие струи ледяной воды в предвкушении горячего чая либо стакана виски, и впервые испытал любовь ко всем делающим в эту минуту, что и я.

Босиком, в одних спортивных штанах, этаким отюрбаненным турком я ввалился в гостиную, принял из рук красавицы гурии стакан пойла со льдом и выпил его одним махом, а лед схрупал, как лошадь пожирает сахар - звучно и смачно. Поэтому вторую дозу Катя налила мне безо льда. Себе - коньяку в чай. С тех пор, как она переехала к нам, Катя подуспокоилась, движениям ее вернулась хореографическая плавность и цирковая законченность, а взгляды ее, которые она бросала то на меня, то на мать, были снисходительно-благостными. Ее бракоразводный процесс шел полным ходом, она выигрывала имущественные споры пункт за пунктом - причем этому способствовал тесть, презиравший сына и любивший невестку, - и она вновь почувствовала вкус к жизни, к игре в полунамеки, кокетству и гаданию по картам, ахам, вздохам, томному взгляду и полураскрытому ардисовскому Набокову на превосходных коленях, которые я с удовольствием изображал карандашом в разных ракурсах, попутно рассказывая ей о целых коллекциях непристойностей, оставшихся после великих мастеров - например, после Энгра, - которые лишь изредка выставляются для избранной публики...

Что я искал в старых фотоальбомах, которые Катя грудой вывалила передо мной на пол? Ведь не лица же заочно знакомых людей, частью знакомых по рассказу Муравьеда, частью - по рассказам Веры. То, что мне нужно было, оказалось во втором же альбоме, и больше меня уже ничего не интересовало.

- Это что? - спросил я, тыча пальцем в воротник плаща Макса с вышитым на нем якорьком. - Форма одежды?

- Ну что ты! - Катя сидела в опасной близости от меня, раскачивая едва державшейся на кончике пальца туфлей. - Мамина работа. Ему нравилось.

Все, что было непонятно, вдруг стало понятно.

Я захлопнул альбом и налил себе виски с горкой.

- Мои исследования благополучно завершены, - торжественно произнес я. - Результат налицо. - Чокнулся с Катиной чайной чашкой. - Теперь я могу рисовать твои коленки хоть до посинения...

- Опять коленки! - разочарованно протянула Катя. - И это все, что у нее было интересного, решит будущий исследователь?

- Катя! - не очень твердым голосом предупредил я. - Я знал, что рано или поздно это случится.

- Я ведьма?

- Нет, конечно. Ты типичная змея подколодная.

Когда Вера вернулась, было около полуночи. Я спал на диванчике в комнате Макса, подложив под голову фотоальбом - тот самый. Катя, как выяснилось, уснула в ванне.

Вера Давыдовна энергично подняла нас, заставила привести себя в божеский вид, разлила по фужерам шампанское и предложила выпить за повышение по службе: с сегодняшнего дня она стала первым заместителем начальника аптекоуправления. Катя расплакалась и бросилась обнимать мать: ведь когда-то именно эту должность Вере Давыдовне пришлось покинуть, чтобы отдаться уходу за Максом.

После шампанского Катю вновь неудержимо потянуло в сон, а мы решили подышать ночным воздухом. В задний карман брюк я на всякий случай сунул фляжку с виски. В голове у меня еще пошумливало, и, я знал по опыту, из этого состояния надо было выходить постепенно.

- Ты даже представить не можешь, как для меня это важно! - возбужденно заговорила Вера. - Дело не в прибавке зарплаты, тьфу на нее... Слушай, ты какой-то заторможенный! С Катькой поругались? Или что?

- Или что, - сказал я. - Я рылся сегодня в фотоальбомах... ну, мы и вместе их разглядывали, но сегодня я искал одну вещь... И нашел. Нашел плащ с чужого плеча, в котором Сорока явился на судебное заседание и зарезал того мальчишку. Этот плащ дала ему ты. И похоже, что именно у тебя он провел время между убийством и самоубийством, то есть когда его менты застрелили... Это так, Вера? И это ты ему сделала укол кодеина?

Она взяла меня под руку и, мягко выгнувшись грудью вперед, сказала:

- Я. А теперь давай выпьем, и я тебе кое-что расскажу...

- Это касается не только тебя - нас.

- Именно поэтому я тебе и собираюсь рассказать то, что много раз пыталась рассказать себе. Перед зеркалом. В ванне. В пустынной аллее. Авось теперь получится.

Она выпила, закурила и уверенно повела меня в кривые улочки, вымощенные тесаным камнем, - узкие, обставленные невыразительными домами, между которыми зияли пустыри да вдали горели навигационные огни порта.

- Когда я впервые надела лифчик, за мною стали подглядывать мальчишки с нашего двора, каким-то чертом узнававшие, что именно в этот день я буду принимать ванну. Отец поймал их на месте преступления, пальцем не тронул, но сообщил их родителям. А окно ванной закрасил белой краской с двух сторон. Мне он не сказал ничего. Когда мы переехали в другой дом, я была уже хорошо пропеченной девушкой и первым же делом познакомилась с местной достопримечательностью - Бичилой. Это был дебил двухметрового роста, который подошел ко мне - я сидела на скамейке и скучала, - снял штаны и стал мастурбировать. У него был огромный лиловый член. Я испугалась и убежала домой. Он меня не преследовал. Но мой отец каким-то образом обо всем узнал, и через день или два Бичила исчез. Я не знаю, отправили ли его в больницу, посадили ли на цепь дома, - не знаю! Но его больше не было. Я была защищена отцом, что бы я тебе о нем ни рассказывала...

- А ничего дурного ты о нем не рассказывала, - сказал я.

- Потом Макс... Тут и говорить не о чем! Как за каменной стеной. Да еще друзья - кто-то дружил с его отцом, кто-то - со старшим братом, военным моряком, погибшим на подлодке... Это все были люди хорошие, участливые и с положением. Мы ни в чем не нуждались. А потом этот случай с Максом... Дай еще.

Я протянул ей флягу.

- Никто не отвернулся от нас, - продолжала она, - но отношения стали иными. Они же понимали, что семья моряка ко многому привыкает, но у них ведь тоже были семьи... нужен был какой-то выход... компромисс... компенсация...