Максим Кисловский - Адвокат шайтана

Выслушав до конца сказанное ей, она долго сидела за столом, анализируя произошедшее.

Столь экстравагантный способ признания ей в любви — под видом выступления в теленовостях — стал самым потрясающим событием в жизни Веры Павловны. Конечно, та необычность, с которой были выражены чувства её обожателя, объяснялась прежде всего тем, что этот давний, как оказалось, поклонник занимал столь высокую должность, был публичен, в конце концов, женат. Не мог же Касьянов взять и просто с букетом цветов объявиться у дверей её квартиры со словами: "Верочка, я твой навеки!". Нет, такое исключалось. Это Вера Павловна поняла сразу. Непонятно было другое — почему Михаил так долго скрывал свои чувства?

— Ах, да, — Вера Павловна вспомнила смысл ответа на этот вопрос, скрытый в потоке официальной речи.

Судя по интонации Касьянова, было очевидно, что ранее он боялся оказаться не достойным её взаимности. И только теперь, с высоты достигнутого жизненного статуса, он мог обратиться к ней со столь смелым предложением — стать его тайной любовницей.

Как человек высоконравственный Вера Павловна, безусловно, исключала двойственность (а уж тем более, тройственность) в своей интимной жизни, и мысли о супружеской измене отметались без колебаний. Хотя любовь к мужу за шестнадцать лет совместной жизни давно превратилась в привычку, даже скуку, Вера Павловна никогда не задумывалась о поиске нежности и ласки где-то на стороне. Более того, её отношение к подругам и приятельницам резко менялось, если ей становилось известно, что они ведут аморальный образ жизни. Поэтому столь откровенная прямота Касьянова была поначалу воспринята Верой Павловной как неслыханная дерзость и унизительное для женщины приглашение высокого начальника побыть его сексуальной утехой. Но в то же время, та глубинная искренность, которая была в его интонации, и такие о многом говорившие глаза не могли вызывать сомнения в честности и безысходности его поступка.

Растроганная и растерянная, Вера Павловна с трудом нашла в себе силы встать и пойти в большую комнату. Увидев Андрея, дремавшего в кресле у телевизора, и Кирюшку, игравшего на полу с пластмассовым верблюдом, на горб которого был усажен плюшевый зайчик, Вера Павловна тихо заплакала. Давно забытое чувство расставания с привычной обыденностью вернулось к ней сквозь слёзы. Когда-то она, будучи семнадцатилетней девушкой, испытывая те же переживания, плакала на выпускном вечере в школе. Потом была институтская прощальная вечеринка, где были те же причины для слёз. Эта печаль расставания с частью своего прошлого знакома каждому. Ведь даже бродяге известно сентиментальное чувство привязанности…

— Ты чё, ма? — голос Маши заставил Веру Павловну вздрогнуть.

Дочь стояла рядом и, не отрывая от уха трубку телефона, удивлённо смотрела на неё.

Вера Павловна быстро утёрла слёзы и улыбнулась дочери, перебирая в голове варианты ответов. Но Маша сама нашла подходящее объяснение расстройства матери:

— Ты из-за этого, что ли? — Маша кивнула в сторону телевизора.

На экране телевизора голливудский спецназ спасал человечество от очередной глобальной катастрофы.

— Да, — задёргала головой Вера Павловна.

— Ну ма, ты даёшь… — Маша отвернулась и пошла в свою комнату продолжать телефонный разговор со своим парнем: — Извини, Лэд, это я на мамашу отвлеклась…

Весь вечер Вера Павловна провела на автоматизме. Никто из домашних не заметил её странной задумчивости. Готовясь ко сну, муж устало и привычно шлепками загнал Кирюшку в постель, отругал Машку за то, что она опять сегодня не ходила в школу, и ушёл в спальню. Дочь после разборок с отцом, злобно протопав босыми ногами по коридору, достала из школьной сумки плеер с наушниками и, хлопнув дверью, закрылась у себя в комнате. Всё было, как всегда. Лишь только для Веры Павловны это был необычный вечер. Мысль о двойственности положения, в которое она была ввергнута таким внезапным вмешательством в её доселе спокойную и устроенную жизнь, начала свой мучительный поиск ответа на губительный для русской души безответный вопрос: "Что делать?".

— Ты что удумала, а? — грозно вскрикнула Нина Петровна, показывая всем своим видом, что этот разговор неизбежно срывается на бабскую ругань.

— Нет, мама, — всхлипнула Вера. — Я больше так не могла. Не могла больше обманывать Андрея. Это не могло продолжаться бесконечно. Иначе бы я, как Анна Каренина…

— Ещё чего! — ещё громче Нина Петровна закричала на дочь. — Совсем с ума сошла? А о детях подумала?

— Тише, мам, — Вера призвала мать понизить голос, машинально поднеся указательный палец к губам.

Разговор между матерью и дочерью происходил в маленькой кухоньке "хрущёвской" квартиры, где проживала теперь уже одинокая Нина Петровна (её муж и отец Веры умер восемь лет назад). Сейчас Кирилл шумно игрался в комнате, в которой прошла жизнь Веры до замужества.

— Пускай слышит, — всё-таки понизив голос, но тем же грозным тоном сказала Нина Петровна. — Пускай знает, какая у него мать.

Воцарилось молчание. Игривый вопль Кирюшки отчётливо доносился из комнаты. Ребёнок, привыкший часто играть сам с собой, обходился собственной фантазией, чтобы не скучать в одиночестве.

— Ну хорошо, есть у тебя любовник, — прервала молчание Нина Петровна. — Пусть будет. Для души. В конце концов, это современно…

— Прекрати, мама! — теперь уже закричала Вера. — Я не такая, как некоторые. Двойная жизнь не для меня. Поэтому только развод! К тому же есть веские причины, о которых я не могу тебе говорить.

— А Андрей-то что думает? — подавленная такой решительностью дочери, спросила Нина Петровна.

— Ну мы же продвинутые люди, мам, — раздражённо ответила Вера. — Сказала, что люблю другого. Он уже давно подозревал, что со мной что-то неладное происходит.

Перед глазами Веры проплыл этот драматичный диалог вчерашней давности.

— Кто он? — спросил Андрей, когда Вера, набравшись смелости, объявила ему о разводе.

— Работаем вместе, — соврала Вера.

Бедный Андрей, потрясённый таким вероломством жены, тихо разрыдался. Предвидя эту реакцию, Вера завела этот разговор, когда дома не было детей (Маша ушла на вечерний сеанс в кино со своим парнем, а Кирюша был намеренно оставлен ночевать у Нины Петровны). Вера также не исключала, что у Андрея — тонкокожего, ранимого и безвольного очкарика — могут вдруг проснуться мужицкие инстинкты и с ним придётся драться.

— Прости меня, Андрюш, — стараясь не глядеть ему в глаза, сквозь слёзы сказала она. — Так будет лучше для нас обоих и для детей. Завтра я переезжаю к маме.

Прошедшую ночь они спали раздельно. Спали, конечно, условно, поскольку уснули оба только под утро.