Максим Кисловский - Адвокат шайтана

Они тихо, будто стараясь не разбудить неведомых обитателей безлюдного острова, сходят на берег. Берёзовая рощица в глубине острова, белея, заметно выделяется из окружающей темноты. Дух языческой сказки живёт в ней… Первый поцелуй… И новое дыхание… Первые клятвы в вечной любви…

Евгений смотрел на коробку, пронизывая её взглядом. Может быть, в какой-то момент она станет прозрачной, и всё-таки удастся разглядеть, что в ней? Может быть, есть ещё шанс?

Евгений последний раз оглядел вагон. На секунду он остановил свой взгляд на девушке, сидевшей справа наискосок в противоположной стороне вагона. "И ты красавица, прощай", — сказал про себя Евгений.

"…надо молиться где же те слова эти молитвы которые остановят это безумие смерть смерть что за ней может быть иной мир и не надо так его бояться а если нет темнота распад забвение жизнь только на этой земле со всеми признаками счастья и умереть исчезнуть в бездне во мраке…".

Память вырвала лишь одну строчку из когда-то известных молитв. Почему-то это были строки из Корана. Из его погребальной суры…

Вдруг в потоке сознания отчётливо возник образ родителей Евгения. Они стоят у его могилы. Он никогда не видел их такими постаревшими. Они не плачут, прошли годы после его гибели, их глаза были бесцветны…

— Господи! Какие у тебя седые волосы, мама… — попытался вслух воскликнуть Евгений, но не смог. Тугие спазмы сдавили горло. Резкая судорога пробежала по лицу, и на глазах появились слёзы.

Стук колёс всё сильнее и громче отдавался в мозгу, вынуждая с замиранием вслушиваться в их ритм. Постепенно эти стуки уже не сливались друг с другом, каждый из них начинал звучать отчётливее, отдаваясь железным эхом. Удары десятков молотов рассылали стальной звон набата. Промежутки между ударами становились длиннее и тише. Начинался мерный, затухающий отсчёт последних ритмов жизни. Казалось, время сейчас остановится, и мгновение до взрыва превратится в ненавистную ватную тишину…

— Станция "Александровский сад", конечная, — голос, показавшийся Евгению неестественным, вернул его к реальности. — Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи.

На прежнем месте коробки уже не было. Она, покачиваясь в нескольких сантиметрах от пола, проплывала перед взором Евгения к выходу. Чья-то костлявая рука с пигментными веснушками держала её за бечёвку.

— Проклятая старуха! — срывая голос, заорал Евгений и бросился к выходу.

Каждый раз, когда Элла собиралась ехать на Казанский вокзал встречать посылку от мамы, её настроение портилось уже накануне. Она ненавидела это огромное, архитектурно вычурное сооружение, с его высоченными колонными залами, многочисленными, длинными подземными переходами, безликими, вечно мрачными перронами. Пыльные окна, грязные и облупленные стены, загаженные птицами карнизы и своды — видеть все эти признаки запустения с той же регулярностью, с какой Элле приходилось бывать на Казанском вокзале, уже не было сил. К тому же, ощущение царящей здесь разрухи возрастало из-за недавно начавшегося ремонта. Ей казалось, что даже типичные вокзальные запахи, одинаково неприятные на всех железнодорожных станциях, здесь были особенно невыносимыми.

Но она ненавидела этот вокзал ещё и потому, что он всегда молчаливо напоминал ей о её провинциальном происхождении, о её прошлом, а главное — о сегодняшнем её положении. Казанский вокзал заставлял Эллу не только не забывать, что она "немосквичка", но именно здесь память её возвращала к обидам, ошибкам и неудачам, пережитым в Москве. Со времени её приезда в столицу все её планы на жизнь настолько были искажены, что уже ничего из ранее задуманного, казавшегося таким легко достижимым, воплотить в действительность было нельзя.

Элла смотрела на отражение своего лица в окне вагона. Печальные глаза стремительно скользили по стене тоннеля метро. Грусть и усталость после бессонной ночи ничуть не исчезли, ни после крепкого кофе перед выходом из дома, ни после попадания в утреннюю суету пассажиров подземки.

Сколько ещё придётся продолжать обманывать маму? Ведь надежды на то, что всё скоро получится, уже не осталось. А этот обман не может затягиваться до бесконечности. Знать бы тогда, когда всё это ещё только начиналось, когда это казалось необходимым, даже невинным, что всё это окажется зря!

… Прощальный школьный звонок, выпускной бал, билет на поезд и учащённое биение сердца при сдаче документов в приёмную комиссию Московского медицинского института остались для Эллы самым счастливым воспоминанием из прожитой жизни. Тогда казалось, что вот-вот — и желания из своих девичьих грёз можно будет потрогать руками.

Несмотря на то, что Элла сдала вступительные экзамены совсем неплохо, в институт она не поступила, не пройдя по конкурсу. Но мысли о возвращении домой она даже не допускала, ведь её долгое ожидание момента навсегда расстаться с провинцией и начать счастливую и кипучую жизнь в столице, истекло.

Собравшись с духом, Элла позвонила маме и "обрадовала успешным зачислением в институт", хотя в действительности подала документы в медицинское училище. "Ничего, — успокаивала себя Элла, — через год всё равно поступлю".

С тех пор прошло шесть лет. Лихие девяностые годы. События настолько стремительно сменяли друг друга, что в памяти остались только мелькания впечатлений, вращавшихся в каком-то внутреннем калейдоскопе воспоминаний. Разочарования и унижения непрерывно, только меняясь местами, чередовались в том круговороте жизни, в котором оказалась Элла в эти годы в Москве.

У Глеба Тимофеевича было всё. Квартира с евроремонтом, иномарка и загородный дом, где преимущественно проживала его жена с двумя детьми. Чувствовать Элле себя полной хозяйкой приходилось только в квартире. Но она мечтала о большем.

Роман молодой секретарши с сорокапятилетним руководителем фирмы продолжался, как и пророчили все коллеги по работе, недолго. Два чудных для Эллы месяца.

— Если не нравится быть моей личной девочкой по вызову, можешь ехать обратно к себе, за Уральскую морщину! — сказал Глеб, когда Элла попыталась дерзко ответить отказом уехать на время из его квартиры по случаю приезда жены.

— Вертикальный козел! — не удержалась Элла. Она хотела добавить к этой интеллектуально насыщенной фразе ещё два эпитета: "Старый и вонючий". Не успела…

После расставания с Глебом многочисленные синяки на лице почти две недели заставили её сидеть у себя в съёмной комнате коммуналки безвылазно.

Потом был Валера. С ним она познакомилась на курсах английского языка. К тому времени она уже рассталась с мыслью женить на себе мужчину своей мечты — высокого, стройного, красивого — нечто среднее между Аленом Делоном и Игорем Костолевским. Мужская грация, демонический внутренний мир, творческая профессия — это стало для неё уже неважным. Главным требованием к будущему избраннику осталось только одно — наличие более-менее приличной квартиры в Москве. А у Валеры была большая и уютная квартира в "сталинском" доме. То обстоятельство, что с Валерой вместе проживала его мама, для Эллы показалось проблемой преодолимой. К ней она рассчитывала найти подход в недалёком будущем. Элла поняла, что упускать такую лёгкую добычу было бы непростительно.