Игорь Губерман - Путеводитель по стране сионских мудрецов

Не то израильтянин. Достаточно, чтобы выборы выиграла неугодная партия, и вопль «Я собираю чемоданы!» издается множеством жителей страны. Политическая грызня не затихает ни на минуту, и любой способ годится для того, чтобы навредить сопернику. Если же вы попробуете вопиять, что грызня эта, партийный эгоизм и личные амбиции подтачивают государственные основы, угрожают самому существованию страны, то на вас с одинаковым изумлением и жалостливым презрением уставятся все участники этого безобразия и ровно через секунду опять вопьются друг другу в глотки. Не зря Генри Киссинджер в свое время заметил: «У Израиля нет внешней политики, у него есть только внутренняя».

Моделью государственного мышления израильтян может послужить ежедневно наблюдаемая нами ситуация на дороге. В месте, где нам часто приходится бывать, достаточно большое движение, а дорога тут сужается, и одна из двух идущих навстречу машин должна уступить другой. Должна? Да никогда! Встретившись, водители спокойно меряют друг друга взглядами, взаимно ожидая, чтобы им уступили проезд. Это продолжается несколько минут. За это время с обеих сторон подтягиваются другие автомобили. Начинается жуткий гудеж. Одновременно напрочь закупориваются выходящие на эту улицу переулки. Теперь если кто-то и готов уступить, сделать он этого физически не в состоянии. Поэтому все, что ему остается, — это сообщать сопернику, что он думает о его мыслительных способностях, его родне, и язвительно интересоваться, в какой стране мира выдают права таким идиотам (и тот и другой получили их в Израиле). Пробка — на несколько часов, в то время как при другой (и не только автодорожной) ментальности она бы попросту не возникла. Разумеется, одновременно с проклятиями в адрес друг друга они будут поносить городские власти, правительство, парламент и прочие властные системы (причем часто — справедливо).

*

Все зыбко в умах колыхалось

повсюду, где жил мой народ,

евреи придумали хаос,

анархию, спор и разброд.

Все израильтяне (кроме политиков, разумеется) считают, что ни один полезный член общества не станет иметь с политикой ничего общего, а власти жаждет самое что ни на есть бездарное и пакостное существо. С тех пор как великое поколение отцов-основателей, которые были призваны историей, совестью, идеей, сошло на нет, к власти рвется шпана. Шпана, у которой, кроме личных интересов, за душой ничего нет. Приличный человек в политику не пойдет — он же полезным делом занят, а если по наивности, глупости или неосторожности он туда угодит, то либо шпаной станет, либо она его, выражаясь библейским слогом, из себя изблюет. Не всех, совсем не всех это касается, но увы — многих,

Соломон умер, когда Троя была уже разрушена, а Рим еще не появился. Три великих народа Античного мира были тремя разными по направлению векторами человеческого сознания. Объединяло их только одно: яростная жажда свободы, а в остальном…

Для греков самым значимым была красота. И ни в чем греческий гений не воплотил себя с большей силой, чем в эстетике, будь то красота чисел, мысли, искусства или красота физическая. Когда Парис приводит Елену в Трою, то мудрецы, понимая, что это может стать причиной не просто войны — катастрофы, требуют отослать Елену назад. Но когда они видят Елену, все их возражения стихают: да, невозможно устоять перед такой красотой, признают мудрецы.

Римляне не были великими ценителями красоты, все свои понятия об этом деле они собезьянничали у греков. Римская скульптура — тупая, холодная и бездарная копия того, что светится теплом, струится энергией и живет вечной жизнью у греков. Зато римский портрет — никем не превзойденное слово в истории искусства, ибо портрет — отчаянная попытка сохранить в мраморе то, чему предназначено исчезнуть. Эта попытка отвоевать у времени кусок пространства, то есть форму, предполагает интимное знакомство со смертью, а в Древнем мире не было больших специалистов в этом деле, чем римляне. И дело здесь в том, что римляне были государственным народом. Они несли миру порядок, организацию и иерархию — все то, без чего немыслимо государство. Здесь не место говорить о достоинствах римского правления — дороги, дельная бюрократия, закон, единая во всем система, разрешенные в рамках закона свободы и тому подобное. Мы хотим отметить только одно: государство, если оно желает быть сильным, немыслимо без сильного аппарата подавления, то есть без смерти. Гладиаторы — это всего лишь частное проявление государственности, ее смазочный материал, вроде евреев у Гитлера и врагов народа у коммунистов.

А что евреи? А евреи озабочивались нравственными и моральными проблемами. С красотой у них было более чем средне, с порядком и государственностью и того хуже, но вот с этикой… Нет, не надо думать, что древние евреи были большими праведниками, очень даже часто они вели себя не лучше, чем все остальные народы, но вот переживали по этому поводу намного сильнее…

К еврейским склокам между собой прибавились и внешние напасти. Фараон Шешонк промчался по обоим царствам, оставляя на месте порушенных и захваченных поселений исторические памятники, которые сейчас по большей части в музеях, как, например, триумфальная стела Шешонка в Мегидо.

*

В заоблачные веря эмпиреи

подобно легкомысленным поэтам,

никто так не умеет, как евреи,'

себе испортить век на свете этом.

Рассказывать подряд обо всех царях и их забавах — дело муторное и утомительное, ничуть не менее муторное, чем про это читать. Поэтому упомянем лишь наиболее интересных из них, например правнука Соломона царя Иеософата — в виде исключения царя дельного, того самого, что оставил после себя славную гробничку в долине Кедрона в Иерусалиме. В это время в Израиле (северном царстве) правил Ахав, чье имя знакомо любителям изящной словесности по великому роману Германа Мелвилла «Моби Дик». Красивые развалины времен его царствия находятся по большей части в Самарии. Надо сказать, что, по слухам, характер царя был не ахти, а после того, как он женился на дочери сидонского царя Иезавели (изрядной стерве, но хороша была дрянь — необычайно), то и вовсе скурвился — в том смысле, что предался языческим богам, и развалины — это его жертвенник Ваалу.

В этом месте на сцене появляется Илья-пророк, человек, оставивший по себе изрядное количество туристических объектов, как, например, пещеру в монастыре Святого Георгия в Вади-Кельт, где он скрывался от Ахава и его супруги, а его кормил ворон. Впрочем, это версия из христианской мифологии, а по еврейской — это было на горе Кармель в Хайфе. Дело в том, что царственная пара совершенно распоясалась и старательно очищала территорию царства от нетрудового элемента, сиречь пророков. В пику им Илья разыскал служителей культа Ваала и вызвал их на состязание, которое имело место быть на горе Кармель. Обладая склонностью к эффектам (надо сказать, это срабатывало), он дал жрецам возможность опозориться, а потом устроил зрителям натуральную водяную феерию, после чего собственноручно зарезал проигравшую команду. Всю до последнего человека! Такие тогда были спортивные правила. И это было здесь, на горе Кармель. Но где именно, точно не выяснено.