Мартин Эмис - Информация

После глубокого вздоха, нескольких биений старческой жизни (они так и дышали ненавистью) взгляд старика уперся в брюки Ричарда… Потребовалось еще около минуты, чтобы отвращение, написанное на его лице, обострилось, окрепло и дошло до критической точки. Его взгляд с омерзением исследовал Ричарда от ремня на брюках и ниже, отмечая каждую мятую складку, вплоть до самого низа штанин. И тут Ричард почувствовал, что граф заодно с этими ужасными брюками и он в конце концов одерживает над ним верх. А как горела, как зудела натертая кожа! О, мужчины, о брюки, что они скрывают, что таят: загорелый на солнце крестец, кусты за сараем, предмет гордости и унижения…

— Снимайте их.

У Ричарда перехватило дыхание. Он искал следы сарказма на этом перекошенном лице, но видел лишь глубокую уязвленность и даже выступившие на глазах слезы. Неужели он надел — считай, что украл — старые брюки старика?

— Снимайте их, — повторил граф, повышая голос вплоть до хриплого яростного рыка. — Снимайте.

Неужели они ему были так нужны, ему было их жалко? Когда вокруг это накопленное за четыреста лет неправедных трудов и теперь никому не нужное богатство — неужели ему были нужны эти старые штаны цвета овсянки?

— Снимай! Я сказал, снимай их!

В комнате вновь появилась Деми. В наступившей тишине она быстро посмотрела на отца и на Ричарда.

— Твой отец тут чуть не съел меня из-за этих брюк, — сказал Ричард.

Деми неторопливо подошла к отцу, покачивая головой с шутливым упреком, и положила руку ему на плечо.

— Может быть, он у нас и самый старый, — заявила она, выразительно кивнув, — но голова у него самая светлая.

— …Что?

— Я говорю, что, может быть, ты и самый старый, но голова у тебя самая светлая.

— Самая какая?

— Самая светлая.

— Что?

— Самая светлая.

— Самая ветхая?

— Самая светлая.

— Самая какая?

— Я сказала, что, может быть, ты и самый старый, но голова у тебя самая светлая.

— Самая крепкая?

— Самая светлая!

— Самая светская?

— Нет, самая светлая.

— Какая?

Ричард, со стаканом в руках, отвернулся. Было слышно, как внизу, во дворе, газует фургон. А на улице холод и сырость. Все было кончено.

Он вернулся на Кэлчок-стрит на следующий день в шесть утра. На самом видном месте — на кухонном столе — лежал доставленный курьером пакет из офиса Гэл Апланальп. В пакете Ричард обнаружил бутылку шампанского и конверт, который он тут же вскрыл. В письме говорилось:

Несмотря на то что в Англии книга не нашла отклика, мы получили позитивные известия из Америки. Роман «Без названия» принят нью-йоркским издательством «Болд адженда». [9] Bold agenda (англ.) — смелая программа. Это небольшое, недавно основанное издательство; они не могут выплатить аванс, но процентные отчисления с каждого проданного экземпляра будут соответствующим образом переводиться на твое имя. Рой Бив, твой американский издатель, полон энтузиазма и надеется, что общими усилиями мы сможем оказать книге должную поддержку. Они хотят издать «Без названия» весной: вы с Гвином будете там к моменту выхода книги. Как видишь, дела складываются неплохо. Надеюсь, ты доволен.

Ричард сделал то же, что сделала Джина, когда он сделал ей предложение: он разрыдался. Через час, когда жена, легко ступая, спустилась по лестнице и осторожно подошла к нему, он по-прежнему сидел, пряча лицо в ладонях. Ричард поднял голову. Проведенные за городом выходные довели его до состояния пугала, почти не пригодного к употреблению. С синяком под глазом, в нелепых клешах, он едва мог передвигаться. Всю ночь его неудержимо трясло, как на вибростенде.

— Что ты с собой сделал?

Мариус и Марко начали просыпаться в своей комнате. Было слышно, как они потягиваются и ворчат.

— Ничего, все в порядке, все в порядке. Сам не понимаю, как это случилось. Но думаю, все будет в порядке.

Сегодня я видел желтую карлицу. Нет, не того желтого карлика наверху (погода была плохая). А ту, что на земле (погода была плохая). Одного взгляда на нее было достаточно.

Думаю, она шла на свидание. Короткая юбка, высокие каблуки, новая прическа. Разумеется, всякое описание ее внешности и одежды немедленно заставляют вас вводить поправку в масштабе. Любая юбка на желтой карлице была бы короткой, а любые каблуки — высокими. Тем не менее на ней была короткая юбка и туфли на высоком каблуке. И ее пышная прическа казалась вдвойне пышной — просто на удивление пышной… На какое-то мгновение, пока длилась вспышка поляроида времени, прежде чем на фотопластинке успело проявиться изображение, я чувствовал себя ущемленным в своих правах. Я и сам был достаточно высоким, чтобы кутнуть с желтой карлицей на широкую ногу, ну, скажем, в «Большой пиццерии». Она стояла вместе с остальными в проходе — в дыре в стене между магазином, торговавшим спиртным навынос, и электромастерской по ремонту бытовой аппаратуры, куда как-то раз, пошатываясь, заходил Ричард Талл, обвитый шлангом своего пылесоса. Желтая карлица вместе с остальными пряталась от дождя. Над переполненным проходом курилась влажная дымка — смесь остывающего дыхания, темных автомобильных выхлопов и клочковатого лондонского тумана, что целиком состоит из респираторных расстройств и астматического кашля. Она посмотрела вниз: на свою помятую юбку, свои забрызганные туфли. Потом она с предельным вызовом посмотрела вверх сквозь мокрую путаницу своих волос.

Так уж случилось — я знаю многое про свидания невысоких людей. Как человек ростом метр шестьдесят восемь сантиметров, я многое знаю о свиданиях и размерах. Когда мне было чуть больше десяти лет, я был, по крайней мере, на тридцать сантиметров ниже. И моя мать все время твердила, что потом я быстро нагоню. В двадцать лет я все еще спрашивал ее: «Когда же я нагоню?» (Этого так никогда и не произошло; но я становился взрослее и уже больше не жаловался на свои метр и шестьдесят восемь сантиметров.) Тридцать лет назад мой брат, который не намного меня старше, но намного выше, иногда просил свою подружку привести с собой подружку или сестру для меня, и мы шли куда-нибудь вчетвером. Он встречал девушек, а я ждал в парадной, потом он возвращался и говорил: «Пошли. Она такая крошка», — или мотал головой: «Извини, Март». И в этом случае я шел за братом чуть поодаль и видел, как он подходит к двум великаншам — у входа в молочный бар или под залитым светом входом в «Эссольдо» или «Одеон», а затем молча возвращался домой, и, может быть, как и сейчас, шел дождь.

Но тот дождь, вероятно, и даже почти наверняка был самым заурядным дождем, а не ветхозаветным потопом, который обрушился сейчас на желтую карлицу. Она стояла вместе с другими амфибиями, подвергшимися внезапному наводнению. Ее макияж потек, одежда промокла — вода доходила до лодыжек, а ее лицо все с тем же вызовом смотрело из-под слипшейся путаницы взбитых волос. И, глядя на нее, я не мог не подумать: это ужасно. Ты хотела получить так много, а приложила так мало усилий.