Ричард Бротиган - Аборт. Исторический роман 1966 года

-- Первый час.

-- Поздновато для книжек, нет? Первый час? Значит -- двенадцать уже есть?

-- Мы открыты двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Мы никогда не закрываемся, -- сказал я.

-- Боже праведный! -- сказал Фостер.

-- Понимаешь, о чем я? -- спросила Вайда.

-- А то нет, -- сказал Фостер. -- Мальцу нужно отдохнуть.

И он посмотрел на Вайду. Он оценил ее классически, вычислительно, по-мужски, но не очевидно и не чувственно -- и ему понравилось то, что он увидел.

Вайда смотрела на него, кротко улыбаясь и не тревожа своих губ. Улыбка их не изменила. Но я полагаю, об этом и раньше писали.

Она уже не была той девушкой, что много месяцев назад принесла сюда свою книжку. Она стала кем-то другим в том же теле.

-- Да, -- наконец произнес Фостер. -- Да, наверное, нужно посмотреть, кто принес книгу. Нехорошо заставлять ее, то есть, их ждать. На улице холодно.

Фостер за всю свою жизнь ни разу не осознавал холода -- а сейчас выпил, и его воображение скакало галопом.

-- А что ты там делаешь? -- спросил Фостер. -- Давайте, я выйду и сам во всем разберусь? А вы, ребятки, посидите тут, отдохните. Если старина Фостер рядом, совершенно не нужно ломать свои уютные привычки. Я сам позабочусь об этой книге. Все равно нужно выяснить, что творится в этом бедламе, раз уж я собрался им управлять, пока вы в Тихуане.

Улыбка Вайды раскрылась настолько, что показались безупречные кромки зубов. В глазах у нее прогуливалась маленькая дружелюбная молния.

Я тоже улыбался.

-- Чего ты там делаешь? Записываешь в этот здоровый черный гроссбух название книги, фамилию писателя и чего-нибудь еще про книжку, да?

-- Совершенно верно, -- сказал я. -- Кроме того, нужно быть приветливым. Это важно. Человек и его книга должны чувствовать себя нужными -- вот основное предназначение нашей библиотеки; помимо этого, мы стремимся приветливо собирать у себя все нежеланные, все лирические, все затравленные тома, написанные американцами.

-- Ты шутишь, -- сказал Фостер. -- Скажи, что ты пошутил.

-- Хватит, Фостер, -- сказал я. -- А то я вспомню про «грунтовые воды». Ты ведь знаешь, что такое «грунтовые воды».

-- Хорошо, хорошо, хорошо. Куку, -- сказал Фостер. -- Покажусь в лучшем виде, а кроме того, кто знает: может, мне и хочется остаться в лучшем виде. Я ведь не такой плохой парень. Сам подумай -- у меня целая куча друзей. Может, они в этом и не признаются, но я занимаю большое место в их сердце.

Колокольчик еще звенел, но звон слабел и требовал немедленного внимания. Фостер к этому времени уже поднялся с постели. Он запустил пятерню в свою светлую бизонью шевелюру, точно решил причесаться перед тем, как выйти в библиотеку.

Фостер ушел встречать свою первую книгу, а мы с Вайдой остались лежать на кровати, помаленьку отхлебывая виски из бутылки, которую он милостиво оставил нам. Через некоторое время мы с Вайдой успокоились настолько, что нас можно было сдавать напрокат, как ромашковые поля.

Неожиданно -- мы потеряли счет времени -- в комнату с грохотом ворвался Фостер. Он был очень зол -- как злятся люди тяжелые, в майках и потные.

-- Надо закрывать этот дурдом, пока вы на юге, -- рявкнул он, правой рукой требуя виски. -- Раскиньте мозгами -- эту чертову дыру вообще следует прикрыть. Навсегда. Все по домам. Пусть потуже затягивают болты в голове. Если, конечно, они еще остались.

Фостер по-индюшачьи глогнул здоровенный глоток виски, скривился и передернулся, когда глоток стукнулся о дно желудка.

-- Так-то лучше, -- сказал он, вытирая рот рукой.

-- Что случилось? -- спросила Вайда. -- Библиотечная прививка не принялась?

-- И не говори. Еще вискача! -- сказал Фостер, обращаясь к бутылке так, словно она была ладонью целителя, полной бальзама.

-- Надеюсь, ты никого не испугал, -- сказал я. -- Цель библиотеки ведь -- не в этом. Мы здесь занимаемся обслуживанием, а не спросом.

-- Испугал? Да ты шутишь, малец. Все, черт возьми, совсем наоборот. Проклятье, обычно я лажу с людьми.

-- Что случилось? -- повторила Вайда.

-- Ну что -- выхожу я туда, а там черт знает что. То есть, стоит снаружи и...

-- Кто? -- спросила Вайда.

-- Женщина? -- безжалостно уточнил я.

-- Неважно, -- ответил Фостер. -- Дайте досказать, черт бы вас побрал! Да, там женщина, и это слово подходит к ней с большой натяжкой. Звонит в колокольчик, подмышкой книга, поэтому я открыл дверь. Это была ошибка.

-- Как она выглядела? -- спросил я.

-- Неважно, -- сказал Фостер.

-- Давай дальше, -- сказала Вайда. -- Рассказывай.

Не обращая на нас внимания, Фостер продолжал рассказ по-своему:

-- Когда я открыл дверь, она в тот же миг открыла рот. «Кто вы такой?» А голос -- как автомобильная авария. Что за хрень?

«Я Фостер», -- сказал я.

«Никакой вы не Фостер, я Фостеров видала, -- сказала она. -- Не врите, вы кто-то другой, потому что вы -- не Фостер».

«Это мое имя, -- сказал я. -- Я всегда был Фостером.

«Ха-а! но довольно о вас. Где моя мать?» Она еще чего-то требует.

«Что значит -- ваша мать? Сколько вам лет, чтоб у вас была мать?» -- Я уже устал подлизываться к этой ведьме.

«Что вам сделать с этой книгой?» -- спросил я.

«Это не ваше собачье дело, самозванец Фостер. Где она?»

«Спокойной ночи», -- ответил я.

«Что значит -- спокойной ночи? Я никуда отсюда не пойду. Я останусь прямо вот здесь, пока не выясню, где моя мать».

«Я не знаю, где ваша мать и, честно говоря, могу процитировать Кларка Гейбла [11] из "Унесенных ветром": "мне глубоко плевать"».

«Он назвал мою мать Кларком Гейблом!» -- заорала она и собралась дать мне пощечину. Но я уже все понял и перехватил руку в полете, развернул ее всем корпусом и хорошенько подтолкнул к выходу. Она выпорхнула из двери, точно летучий мусорный бак.

«Отпустите мою мать на свободу! -- вопила она. -- Мою мать! Мою мать!»

Я начал было закрывать дверь. Тут на меня будто дремота навалилась. Я не знал, просыпаться мне или хорошенько дать этой стерве по мозгам.

Она ринулась к двери, поэтому пришлось выйти наружу и проводить ее вниз по ступенькам. По дороге мы немножко повздорили, но я приподнажал ей на руку, и она малость поостыла, а я одновременно, как истинный джентльмен, предложил сломать ее цыплячью шейку, если она сейчас же не припустит по дороге туда, куда ее только донесут эти вешалки, приспособленные вместо ног.

Напоследок она еще орала: «До чего я дошла? Что я делаю? Что это со мной? Что я мелю?» И при этом выдирала из книжки страницы и подбрасывала их над головой, как невеста на свадебном обеде.

-- Как невеста на свадьбе? -- переспросила Вайда.

-- Цветы, -- пояснил Фостер.

-- Ой, я не поняла, -- сказала она.

-- Я тоже не понял, -- сказал Фостер. -- Я спустился и подобрал несколько листов -- посмотреть, что это была за книга, но на страницах не было написано ничего. Пустые, как снег.