Борис Минаев - Мужской день

– Ну, в том плане, что я старый больной офицер, – сухо пояснил дядя Матвей. – Подорвал здоровье на военной службе. Так все пишут. Не всем же можно жить в Киеве. Там прописка, там ограничение. Разрешение нужно. Понял, нет?

Да! Тут я наконец понял, что от меня требуется.

И рука, словно по волшебству, начала выводить неизвестные мне доселе слова. Сама! Я почти не думал над этими словами, они выливались на бумагу, как из древнего рога изобилия.

Вот примерно как это выглядело.

«Уважаемый Андрей Александрович! – быстро строчил я. – В настоящее время я заканчиваю прохождение службы. Увольняюсь в запас с такого-то числа такого-то года. Здоровье у меня ни к черту не годится. В последнее время сильно обострилась болезнь печени, болезнь почек, ишемическая болезнь сердца, радикулит...»

– Стой! Стой! – в сильнейшем волнении закричал дядя Матвей. – Ты куда так зачастил, писака хренов? Не надо все подряд перечислять! Не надо! Надо одну, но расписать подробно. И потом, что за стиль: «ни к черту не годится». У нас, у военных, так не положено. Зачеркивай и пиши все сначала.

«Уважаемый Андрей Александрович! – писал я раздумчиво и бережно выводя буквы. – В настоящее время я живу хорошо, заканчиваю прохождение службы. Тридцать лет я отдал родной Советской Армии. Служба без сна и без отдыха на благо нашего Отечества вконец подорвала мое здоровье. Здоровье стало пошаливать. Например, моя болезнь печени. Я плохо ем, часто меня рвет, тошнит и голова буквально раскалывается на части...»

– Японский городовой! – в сильнейшем волнении закричал дядя Матвей. – Кто тебе сказал, что меня рвет и тошнит? Пиши так: «испытываю сильнейшие боли в области печени». Понял, нет?

– Понял, – хмуро сказал я. – Знаешь что, дядя Матвей, если ты будешь стоять у меня над душой и заглядывать через плечо, у нас с тобой ничего не выйдет. Иди полежи на диване, а я пока тут подумаю.

– Да не хочу я лежать! – сердито сказал дядя Матвей. – Я лучше пойду на кухню водички попью!

– Ну давай-давай... – тихо ответил я, погруженный в творческие раздумья.

Дядя Матвей на цыпочках удалился, а я вздохнул, все зачеркнул и опять попробовал писать. Но что-то никак не складывалось у меня в голове.

Дядя Матвей никак не мог у меня получиться больным и несчастным. Мне для этого чего-то не хватало.

Чего – я никак не мог понять. А время шло.

– Ну что, написал? – заглянул наконец в комнату дядя Матвей.

– Не-а! – честно признался я. – Никак!

– Ладно, писатель! – махнул рукой дядя Матвей. – Отдыхай. Не мучайся.

– Дядя Матвей! – сказал я. – А как же ты мое письмо отдавать будешь? Оно же детским почерком будет написано?

– Галка перепишет! – сказал дядя Матвей. – Это неважно. Другое важно – чтобы складно было!

– Сейчас, подожди, – сказал я и склонился над бумагой.

«Я честно служил, отдавая службе все свои силы. Настала пора расставаться с армией, но я не знаю, что мне делать. Врачи настаивают на теплом климате. Дело в том, что я давно страдаю хронической болезнью почек из-за того, что десять лет назад переохладился на военных учениях (мне пришлось переводить солдат через холодную реку). Боли такие сильные, что я потерял сон и аппетит. Я практически перестал нормально питаться, никакие таблетки не помогают, врачи говорят, что мне необходимы свежие фрукты, клубника и так далее. Дело в том, что в Киеве живут родственники жены, простые деревенские люди. Они очень болеют, мать жены практически парализована, не встает с постели. Надеюсь, что вы, товарищ маршал Советского Союза, по-человечески поймете мою сложную ситуацию. Дело в том, что жена говорит, что все равно уедет жить к матери, даже ценой разлада семейных отношений. А я очень люблю свою Галю, и мне разрывает сердце даже сама мысль, что я ее не увижу долгое время. Да и сердце у меня в последнее время тоже пошаливает...»

Дописав до конца страницы, я отдал весь этот бред дяде Матвею. Пока он читал, я сидел пунцовый как рак. Мне было стыдно из-за своего беззастенчивого вранья.

– Точно! – потрясенно сказал дядя Матвей. – И в речке... точно.... Только это на рыбалке было. И мама Галкина... того... ногами хворает.... Не парализованная, конечно, но ходит плохо. И сердце.... Как выпьешь, сразу прихватывает. И жрать не могу – мысли... Откуда ты все это знаешь? Я же тебе не рассказывал! Лева! – закричал дядя Матвей в радостном возбуждении. – Ты же писатель, сладкий перец! Ты настоящий, на хрен, журналист! У тебя перо вообще золотое! На, вот, держи! Гонорар!

И дядя Матвей вынул из кармана и подарил мне пятьдесят копеек.

Долгое время я их не тратил и не терял. А потом они куда-то делись.

Вечером дядя Матвей показал мое творение маме.

Мама сначала долго смеялась, а дядя Матвей на нее обижался.

– Ну чего ты ржешь, Марин! – обиженно кричал он. – Завтра Галка перепишет. И я пойду в министерство. Это тебе не шутка! А что? Что?

Но мама продолжала заливаться каким-то, я бы даже сказал, истерическим смехом.

Когда с работы пришел папа, давясь от смеха, она протянула ему мой листок.

– Вот, – сказала мама и почему-то вдруг перестала смеяться. – Лева тут Матвею челобитную написал.

Папа быстро пробежал написанное и с интересом взглянул на меня.

– Раньше этим деньги зарабатывали. Во время войны, – сказал он. – Был у нас во дворе инвалид дядя Петя. К нему все старухи ходили. Ну, не только старухи, – поправился он, – вообще женщины. Он им письма помогал писать. В райисполком, в райком. Или в Совет министров. Всякие просьбы-жалобы. Не думал, что моему сыну придется этим заниматься. – Папа помолчал и добавил: – А так... вполне складно.

Почему-то я очень на него обиделся. Мне хотелось встать ночью и порвать письмо, чтобы утром дядя Матвей его не нашел.

– Куда оно делось? – будет кричать он и рвать на себе волосы. А я буду молчать – как воды в рот набрал. Но ночью я не встал – боялся разбудить дядю Матвея.

А утром приехала тетя Галя.

Вернее, она приехала не утром, а днем. Потому что прямо с киевского поезда пошла в магазин на улицу Горького и купила дяде Матвею новый костюм. Костюм был модный, в елочку. Но тете Гале показалось, что у него как-то не так пришита подкладка.

– Может, пойти поменять, Марин? – поминутно спрашивала она маму.

– Не знаю я, Галь! – слабо отвечала мама. Ее с утра мутило, как она почему-то подозревала, от вчерашнего копченого леща. Потом она легла на диван и тихо, чтобы никому не мешать, слабо застонала.

– Галь! – позвала она. – Что-то мне не по себе. Может, врача вызвать?

Тетя Галя обернулась, коротко посмотрела и сказала:

– Пройдет, не бойся. Что же делать с подкладкой-то?

– Да отстань ты, в конце концов, со своей подкладкой! – сердито сказала мама, и тетя Галя опустила костюм на колени. Она сидела и смотрела в окно, на серый рассеянный свет дня, который шел оттуда. За окном шумела электричка. По комнате ходил дядя Матвей, который с утра сбегал за коньяком и для храбрости выпил.