Александр Ушаров - Мясо

— А как заканчивались до сих пор твои общие дела?

— Ненавижу тебя, — повторил Артур.

— И лучше было бы, чтобы они машину разобрали. Попадутся — сам же себе не простишь…

— Да пошёл ты, — сказал Артур и ускорил шаг.

Дымов догнал его, и вместе они завернули за край угольной насыпи. Там взору их предстала следующая картина.

Из дверей прилепившегося к вершине холма свинарника вырывался бурлящий поток. Склон, по которому вода стекала к реке, пузырился бурыми комьями. Некоторые из них поднимались вверх, другие скатывались в реку. Дымов изумлённо посмотрел на Артура.

— Поросята, — сказал тот, и они вступили на гулкие доски моста.

А склон перед ними пенился, шевелился, визжал…

Дверь свинарника, дрожа, выпустила последнюю воду и застыла, оставив проём сочиться струйками и ручейками. Стараясь не ступать в глубокие лужи, они подошли ближе и заглянули внутрь.

В свинарнике царила тьма, плотная и вязкая. Потом она вдруг раздвинулась, и наружу, мелко семеня копытцами, выбежал поросёнок. Он тревожно хрюкнул, поскользнулся и скатился на брюхе по размокшему склону. Проводив его взглядами, они шагнули внутрь.

Шли вслепую, осторожности ради вытянув перед собой руки. Под ногами хлюпало и проседало. За загонами визжали свиньи, их массивные тела бились о перегородки с глухим стуком.

На ощупь, перебирая руками по шершавому частоколу, они двигались вперёд. Двери некоторых загонов были распахнуты, за их проёмами царила мёртвая тишина.

— Что здесь, интересно, случилось? — спросил Дымов. — И почему света нет?

— Ох! — сдавленно вскрикнул Артур.

Что-то мокрое и живое кинулось ему под ноги, отбросив к изгороди, ударилось несколько раз в близлежащие ограждения и с визгом кинулось в сторону, из которой они пришли.

— Что случилось, Артур?! Ты живой?

— Живой, живой… — проворчал Артур, чувствуя, как его сапоги наполняются влагой.

Держась за ограду, он нагнулся и нащупал в месиве под ногами свою шапку. Выжал её и засунул за болтающийся у пояса ремень.

— Вернёмся? — спросил Дымов.

— Давай в подсобку заглянем. Может, там кто-нибудь есть…

За грубо сколоченной из неструганых досок дверью горел свет. Ослепнув на первые несколько секунд, они застыли на пороге. Когда же зрение вернулось, сдвинуться с места они так и не смогли.

У широченной скамьи стоял согнувшись зампотыл части прапорщик Пуцек с портупеей в вытянутой правой руке. Левой он придавливал к скамье бритый затылок рядового Юращенко, стоящего на коленях. Галифе солдата были приспущены, и белоснежный зад сиял на фоне потемневшей от времени древесины. Хомуты, вилы и прочая утварь в спокойном безмолвии созерцали со стен вершащуюся в их присутствии расправу.

— Хрясь! — врезалась дублёная кожура портупеи в дебелую кожицу солдатского пончика.

— Хлоп! — шлёпалась следом полная, судя по звуку, кобура.

— Что делать будем? — тихо спросил Дымов.

— Кажется, вот это и называется «огульно охаживать»… — прошептал Артур, набрал в лёгкие воздуха и что было сил гаркнул:

— Отставить экзекуцию, товарищ, ёма, прапорщик!

Получилось очень похоже на майора Оскому. Дымов прыснул.

Пуцек обернулся. Рука с взвившейся портупеей застыла в воздухе. Глаза ошалело таращились на солдат.

— Товарищ прапорщик, разрешите обратиться, — отчеканил Артур, пользуясь заминкой.

— Обратиться, бля, — портупея, взвизгнув, снова врезалась в зад Юращенко. — Обращайтесь.

— Хрясь! Хлоп!

— Я, бля, ща тут кое-кому обращусь… Хрясь! Так, бля, обращусь, что, бля, обращалка отвалится… Хрясь! Хлоп!

Юращенко, как это ни странно, деловито сопел.

— Смотри, тля, даже не вскрикнет… Хрясь! Я, бля, Ваську полжизни лечил, у него только с год, как вставать начал, а ты всех поросят… У, бля, уродец сраный…

— Хрясь! Хлоп! Хрясь! Хлоп!

Артур подошёл и схватил зампотыла за кисть.

— Но-но, чёрт лукавый! — взревел тот, вырывая руку. — Ща и тебе жолдас отполирую…

— Товарищ прапорщик, — спокойно сказал Артур. — Рядового Юращенко срочно к командиру части…

— Я вашего, бля, рядового, на губе за вредительство сгною… Хрясь! Сорок восемь суток вне очереди!.. Хрясь! Семьсят суток…! Хрясь! Сто шендернадцать суток! Боже ж ты мой! — он опустился на скамью, уронил портупею на пол и закрыл лицо руками. — Сколько же я с Васькой возился… Всё коту под хвост… Всё! Утоп, герой-ебливчик! Утоп!

Зампотыл согнулся, коснулся лицом колен, и плечи его сотрясли рыдания…

— Васька мой, Васька…

Артур поднял Юращенко с колен, помог нахлобучить шапку и мотнул головой в сторону двери. Когда они выходили, прапорщик Пуцек сидел в той же позе и плечи его по-прежнему тряслись…

— Да я рассчитал всё, точно говорю! — оправдывался долговязый Юращенко, когда они спускались с холма к реке. — И я так уже двести пятьдесят раз делал… Я в школе на труде макет построил, а меня потом на олимпиады мелиораторов и всё такое… Медаль даже дали — за доблесть и смекалку…

Он почесал затянутый в галифе зад.

— … Собрал я, короче, насосы с рукавами со всех теплиц… Даже из новой взял, что на откосе… Там насосище отличный стоит, из-за него, думаю, ошибка и вышла. Да и то, что уснул, вот… А так бы ещё и отпуск дали… А может, я бы армии патент продал… Освободил бы, так сказать, солдат от рабского труда. А чего, пару насосов, рукава в реку, и кемарь себе, пока вода на полметра не поднимется…

— Полметра! — не выдержал Артур. — А поросята?! Тоже полметра?!

— Ааааа…

— Ага, — сказал Артур и влепил Юращенко подзатыльник. Потом нагнулся и схватил в охапку барахтающегося в грязи поросёнка…

— Эх, хреном бы его натереть да пивом полить, ёптэ! — крикнул Лёха из кухни, лязгая заслонкой духовки. — Да где же его сейчас добудешь, пива…

Артур с Дымовым доедали борщ. В помещении для приёма пищи кроме них никого не было.

— Я под это дело полбуханки смолотить могу, — сказал Артур, натирая ржаную горбушку чесноком.

— Дурная привычка, — сказал Дымов.

— Серёж, я тебя, конечно, уважаю, но иногда ты как затянешь свою заунывную песню…

— Чего вы там? Про борщ? — подал голос Лёха, выходя из кухни. — Так я его свежим свекольным соком заправил. Меня и в офицерку кличут, ёптэ, если борщ по расписанию..

— Алексей, а солдаты сегодня что на обед кушали? — поинтересовался Дымов.

— Чего-чего… Знамо чего. Сало-волосало, ёптэ, с перловкой третьей жёсткости.

— Вот поэтому, Артур, у Бакотова была такая слабая иммунная реакция. Сало-волосало…

— Да, кстати, ты Бакотова хорошо кормишь? — спросил Артур Лёху.

— Обижаешь, ёптэ, — ответил тот, бросив взгляд на часы. — Утром ему яблочек с морквой пошкрябал, яйцо всмятку, медку опять же… В обед борща с чесночком, на ужин картошечки цивильной дам, рыбку поджарю, почти без опарышей…