Майкл Чабон - Тайны Питтсбурга

— Бандитские разборки, — ответил за меня байкер.

— Кажется, мне понадобится пара отгулов, — промямлил я.

Он вытащил меня из-за кассы и поволок за собой на улицу. Я оглянулся на магазин и увидел, как Валери берет трубку телефона. Эд и Джои двинулись было за нами следом, но остановились.

— Все нормально, — успокоил я. — Не стоит нарываться на неприятности. Пробейте за меня мою карточку приходов и уходов.

— Кто это? — спросил Джои. Он выглядел скорее заинтересованным, чем рвущимся к бою.

— Я — Смерть, — ответил байкер.

— Хватит, — поморщился я. — Я могу идти нормально.

— Я могу идти нормально, — передразнил он меня скрипучим голосом.

Я дрожал, влезая на сиденье гигантского мотоцикла и вцепляясь изо всех сил в горячий поручень. Я представил, как меня везут в один из гаражей Блумфилда, ставят к обшарпанной стене и расстреливают. Мой изрешеченный труп будет не так легко найти. Отец сядет на телефон и будет убеждать своих боссов, что должен отомстить — «око за око». Кузина Дебби споет под гитару «Черного дрозда» или «Лунную тень» на моих похоронах.

Мы выехали на Форбс-авеню, а когда остановились на красный свет, он протянул мне правую руку, заведя ее за спину, для рукопожатия. Я ее пожал.

— Арт Бехштейн, — произнес мой потенциальный палач. — Как поживаешь, черт тебя подери? — Он хохотнул. Тут загорелся зеленый свет, и мы рванули к Хайленд-Парку. Он продолжал смеяться. Клянусь, я действительно слышал его «хи-хи»!

— Кливленд! — рявкнул я.

Артур рассказывал мне историю о Счастливице, самой красивой в мире собаке, которая была искалечена сумасшедшей миссис Беллвезер.

Однажды, несколько лет назад, Счастливица появилась возле ног Джейн, игривая, без ошейника. Это был большой щенок, десяти или одиннадцати месяцев от роду. Почти полностью белая, бездомная, хорошо воспитанная и умопомрачительно славная псина. Семейство Беллвезеров даже не пыталось выяснить, кто с такой любовью вырастил и воспитал ее, а потом потерял, и приняло ее в свои извращенные недра. Они же дали ей это трагическое, идиотское имя. Покрытая экстравагантно-роскошным мехом, с длинной благородной мордой и элегантной походкой, Счастливица была Анной Карениной среди собак. Джейн утверждала, что эта собака явно испытывала смесь ужаса и восхищения перед поездами, которые они пропускали во время своих долгих, почти марафонских прогулок. Когда Джейн выводила Счастливицу погулять, проезжавшие мимо притормаживали, чтобы полюбоваться совершенной собачьей походкой. Поводок на ней выглядел чем-то лишним, обременительным и вульгарным.

Джейн любила собаку и хорошо за ней ухаживала. Даже позволяла ей брать упругие белые стерженьки клубничин из собственных губ, снимала с нее поводок, чтобы та могла побегать по кладбищу Хайленд-Парка, считая, что собаки почему-то обожают кладбища, и красила розовым лаком черные когти колли. К сожалению, большую часть времени Счастливица проводила с матерью Джейн, поэтому постепенно приобрела колит и паническую боязнь женщин, даже звуков женских шагов. Ее шерсть, понемногу темнея, через несколько лет стала коричневатой.

Итак, собака сделалась настоящей Беллвезер и посещала ветеринара, доктора Линка, с той же частотой, что и страдающая мигренями миссис Беллвезер — своего терапевта, доктора Арбутуса, а измученный экземой доктор философии и глава семейства Беллвезер — своего дерматолога, доктора Ниёджи. Даже выросшая в заточении пугливая Джейн ходила поплакать к психоаналитику, доктору Филду. Конечно, объяснять частые визиты к ветеринару проживанием в семье Беллвезер на первый взгляд довольно глупо, но однажды, спустившись в подвал, Джейн застала мать за тем, что та лупила молотком по удивительно красивой собачьей голове. Счастливица провинилась — не сдержала позывов измученного кишечника и справила нужду на полу в подвале.

В общем, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, но дома таких семей удивительно похожи. Во всяком случае, те дома, которые доводилось видеть мне. Беллвезеры жили в самом обычном на вид особняке, в лесистой, фешенебельной части Хайленд-Парка, где стояли только стильные, изысканные до вычурности и архитектурной эксцентрики строения. Остроконечная крыша, красный кирпич, белая облицовка, белые псевдокружевные занавески, плещущие в открытых окнах кухни, кусты азалии, забетонированная подъездная дорожка, поливочный шланг, скрученный как труба валторны, посреди переднего дворика. Но ничто из того, что я слышал о Беллвезерах, не могло подготовить меня к шоку, который я испытал, увидев, что дом, где выросла Джейн, как две капли воды похож на дом моих бабушки и дедушки. Кливленд припарковал мотоцикл на улице, а я слетел с сиденья и сделал несколько приседаний, чтобы размять затекшие колени. Я по очереди рассматривал все дома, пытаясь угадать, который же из них мог быть жилищем сумасшедшего семейства Беллвезер, когда Кливленд не без удовольствия снова схватил меня за локоть, будто продолжая игру в похищение, и потащил по выложенной камнем дорожке к парадной двери дома Беллвезеров.

— Вот этот дом. Славный нормальный домишко, где поселился Артур, пока хозяева в отпуске.

Я впервые по-настоящему присмотрелся к Кливленду. Лицо его оказалось совершенно не таким, как я ожидал. Я ошибочно, хотя и логично предположил, что он, должно быть, похож на Артура: та же розовая кожа, светлые волосы. Ничего подобного. В некотором смысле голова у Кливленда была типично байкерская: нечесаная, тяжелая, краснокожая, со щербинкой на переднем зубе. Но его манера держаться и очки от Кларка Кента сбивали с толку и делали его совершенно особенным.

— Кливленд, как ты узнал о моем отце? — спросил я, пока мы шли к дому.

На мгновение он повернул ко мне голову, и его глаз хитро блеснул на свету.

— Об этом же все знают, — сказал он. — Разве нет?

— Об этом не знает никто, — возразил я, схватив его за кожаный рукав куртки. — Ни одна живая душа.

Он обернулся ко мне и скинул мою руку. Так резко, что она ударилась о мое бедро.

— Об этом знает твой кузен Дэвид Стерн.

— Он мне не кузен, — уточнил я. — Мы когда-то вместе играли, давным-давно.

— Ну что ж. Теперь он вырос в порядочного урода.

— Он настоящее трепло. — Я подумал немного, потом спросил: — Откуда ты знаешь Дэвида Стерна? Работаешь на его отца?

— Я ни на кого не работаю. Просто Стерны — мои знакомые.

— Таким знакомством не похвастаешься.

— Благодаря такому знакомству я могу работать по индивидуальному графику, — парировал Кливленд. Он взлетел вверх по ступеням и резко развернулся ко мне. Выражение его лица было одновременно угрожающим и комичным. — И об этом не знает никто. Ни одна живая душа. — Он схватился за сетчатую дверь-ширму и затряс ее как сумасшедший. Она сорвалась с петель и осталась в его руках.