Майкл Чабон - Тайны Питтсбурга

— Не знаю, как тебя пускают в такие дома, — произнесла миссис Леконт с робкой улыбкой, разглядывая хорошенькие штучки, развешенные по стенам. — Они всегда такие большие, пустые и шикарные. Они похожи на…

— Да, мама?

— Миссис Леконт, — встрял я. — Я так рад с вами познакомиться! Я очень много о вас слышал.

— О! — она шумно хлебнула кофе, моргнула и уставилась в свою чашку.

Мы вцепились в свои чашки и сидели. Наверное, четыре или пять ангелов молчания пролетело через комнату.

— Ты ходил к мессе в воскресенье? — спросила она наконец и сразу опустила голову, ожидая ответа сына.

— Нет, мам, не ходил. Я не ходил в церковь с Пепельной среды. — Он солгал, и это меня удивило. На моей памяти он несколько раз ходил к мессе, заявляя без тени смущения, что благодаря этому чувствует себя Хорошим Человеком. — Ты знаешь, что особенного в Пепельной среде, Арт? — спросил он меня. — Все священники собираются во вторник вечером…

— Прошу тебя, — тихо произнесла его мать, и ее чашечка застучала о тонкое блюдце.

— …и закатывают знатную вечеринку.

— Артур. — Она поставила чашку на стол.

— А потом в среду утром они высыпают содержимое пепельниц в большую миску… [53] Пепельная среда — день покаяния (первый день Великого поста). Некогда в этот день священники посыпали золой головы кающихся.

— Артур, я ухожу. — Миссис Леконт встала. Ее трясло.

Я понял, что эти отношения, как и все остальные, для Артура были игрой. Он подошел к богохульству ровно на то расстояние, которое требовалось, чтобы она заплакала. Наверное, дальше последует ритуал прощания.

— Пожалуйста, не уходите, — попросил я. — Миссис Леконт, выпейте еще кофе.

— Нет, я должна идти, — промолвила она и впервые посмотрела на меня грустными глазами. — Мне завтра рано вставать, но спасибо за предложение, дорогой.

Последнее слово она произнесла еле слышно и, наверное, автоматически, однако оно тронуло меня до глубины души. В конце концов, она была матерью Артура, и я не хотел, чтобы она считала меня Посланцем Ада, прибывшим с одной-единственной целью — развратить ее сына. Матери всегда считали меня распущенным.

— Да? А чем вы занимаетесь? — спросил я. Артур встал и положил руки ей на плечи, собираясь волоком тащить ее до двери.

— Спасибо, что зашла, мама. И спасибо за рубашки.

— Я убираю в домах. В таких, как этот, — последовал тихий ответ.

Она бросила последний тоскливый и жалкий взгляд на поблескивающую бронзу и каучуконосы, украшающие салон Предсказательницы Погоды. Артур поцеловал ее в щеку и выпроводил за дверь. Закрыв ее за матерью, он привалился к ней, раскинув руки и переводя дыхание. Так в кино всегда делают персонажи, избавившиеся от скучного кавалера или мерзкого чудища.

День закончился, как всегда, в постели, только на этот раз впервые наши ритмы не совпадали. Ласки и прикосновения не имели прежнего эффекта, и нам быстро стало ясно: что-то пошло не так.

— Я больше тебя не привлекаю, — заявил он, прикрыв рукой глаза.

— Чепуха, — возразил я. — Сейчас ты более обворожителен, чем когда бы то ни было.

— Из-за того, что моя мать — горничная?

— Из-за того, что твоя воображаемая мать-герцогиня. — И я описал, на какое воспитание и детство намекает стиль его поведения.

— Так было у Кливленда, — заметил он. — Частные учителя, загородный дом. У него все это было. Ха! Посмотри, кем он стал сейчас!

— Может, вас подменили при рождении?

— То, что ты видел сегодня вечером, не имеет ничего общего со мной! — Он сел и впился в меня взглядом, будто наказывая за провинность.

— Не имеет.

— Человек становится таким, каким хочет.

— Надеюсь, что ты прав, — произнес я, думая не о себе, а о нем.

— А что? И вообще, кто такой твой отец? Еврейский неонацист? Проктолог?

— Давай оденемся и прогуляемся, — предложил я.

— Нет, минуточку! Чем занимается твой отец? Давай, Арт, рассказывай. Брось, так нечестно. Ты обо мне знаешь, а я — нет.

— Я люблю тебя, — ответил я и встал, чтобы надеть брюки.

Мы долго шли, оставляя позади благоуханные темные улицы Шейдисайд, где вам приходится отодвигать в сторону низкие и буйно разросшиеся ветви деревьев и прорывать завесы паутины, которая соткана над тротуаром и оставляет щекочущие нити на губах и ресницах. Мы дошли почти до конца Ист-Либерти, и район заметно беднел на глазах. Растительность становилась все более чахлой и редкой, пока не исчезла вовсе. Мы оказались на углу торговой улицы, среди рваного облака чернокожих неудачников, хохочущих у питейного заведения на углу и возле забранных стальными решетками и жалюзи витрин закрытых магазинов. Мы замерли в нерешительности на краю этого запертого квартала, и Артур сказал, что нам стоит повернуть назад. Я услышал рычание собаки. Рядом с нами перед светофором остановился грузовичок, в его кузове сидел на привязи разъяренный доберман-пинчер, буквально источавший волны ярости. Каждый взрыв нервного смеха на углу провоцировал собаку на следующий приступ.

— Боже мой, — вздохнул Артур.

— Действительно, — отозвался я. — Бешеная собака.

— Это Кливленд.

— Да ладно, — отмахнулся я. — Все не так плохо. — А потом мне пришло в голову, что он вполне мог столкнуться с Кливлендом, как недавно произошло со мной, и просто об этом промолчать. Потом я посмотрел в кабину грузовичка и на пассажирском сиденье увидел смеющегося Кливленда, который стряхивал пепел с сигареты в окно.

— Что он тут делает? С кем он? — спросил я, стараясь разглядеть водителя грузовичка.

Пес продолжал рычать на одной ноте, будто биологическая машина, созданная для того, чтобы облаивать смеющихся чернокожих.

— Он нас не видит, — проговорил Артур. — Эй, Кливленд!

Кливленд обернулся, у него отвисла челюсть. Потом он усмехнулся и радостно нам помахал. Он что-то сказал, но я не расслышал что. Загорелся зеленый, и грузовик с визгом рванул вперед. Доберман вскинул передние лапы на борт и высунул голову под порыв ветра.

— Чем это он сейчас занимается? — рассмеялся Артур. — Ну и собака!

— Да, собака знатная, — согласился я. — А о том, чем он занимается, можно только догадываться.

Мы посмеялись, но по дороге домой, пока Артур шутил и балагурил, я не проронил ни слова. Меня ничто не могло ободрить. Странно, но болтовня Артура только раздражала меня, потому что, невзирая на мои полуденные мысли, я ужасно боялся, что видел Кливленда в последний раз. Позже мы занялись-таки любовью, но все прошло как-то натянуто и почти без слов. Когда мы закончили, Артур напомнил, что нам осталось всего три дня до возвращения хозяев дома. Я напрягся.

— И что будет потом? — высказал я вслух вопрос, который посетил меня впервые.

— Да, что будет потом?