Андрей Левкин - Голем, русская версия

— И придумал?

— Я же говорю, что обещал подумать. Может, что-нибудь и сообразит. Хотя что ж такое — ловушки какие-то?! Прямо противоположный подход — Дух, понимаешь, дышит где хочет, а он ему — ать и ловушку. И еще подманивать как-то придумает.

Башилов выглядел каким-то отрешенным и поддерживал разговор несколько автоматически.

— Он вообще странный человек, — сказала вдруг Катя.

— А то, — пробурчал Башилов, — будто кто-то этого не знает. Только про это все и говорят.

Кажется, в его словах сквозила известная ревность к Голему, чем, по всей видимости, и объяснялось его отрешенное состояние. Видимо, косвенно она переходила и на меня, раз уж он, Голем, у меня поселился. Как-то он тут влиял.

— Да нет, в самом деле, — поморщилась Катя, — он меня как-то случайно задел и ничего. В смысле, никакой реакции. Меня же физиологически передергивает. Сразу спазм где-то в животе возникает. А если кто-то будет меня пытаться удержать, то и стошнит. А вот он не действует — нет спазма.

Надо сказать, что ее конституция нимало не отвечала ее особенностям — она была крепенькой, не так что кровь с молоком, но вполне румяная и основательная. Ей бы пошла коса, но косы не было, имелся некоторый русый хвостик.

— Вы что, танцевали что ли? — удивился и тем самым впал в свое нормальное состояние Башилов.

— Да нет. он отсюда уходил, недели две назад было, — сказала девчонка, — а я поднималась. Каблук подломился, я начала падать, а он меня под локоток и в охапку. И ничего. Странно это.

— Ну вот, — констатировал Башилов. — Значит, теперь у тебя есть с кем потанцевать. Так что надо будет в ближайшее время устроить танцульки.

— Ну так и устрой, — даже покраснела ювелирша.

— А ты ему предложи другую акцию, — мрачно предложил я. — "Отыщи в себе дебила!"

— И? — Башилов заинтересовался.

— На предмет намеков, о которых ты однажды говорил. Человек, обнаруживший в себе дебила, уже не может не быть счастлив. Таким образом, небесное волеизъявление скажется конкретно в нем — и будет зафиксировано косвенным образом. То есть он сам станет одной из ловушек, о которых говорил.

— Злой ты стал, — хмыкнул Башилов. — Хотя идея неплоха.

В начале октября встретил на улице Галчинскую. Она волокла громадную сумку и еще два пакета, причем шла с таким решительным видом, словно направлялась кому-то сказать, что "я к тебе переезжаю". Тонкий стан ее был практически схвачен шелками и накрыт плащом сверху, то есть — она была в новом платье, что то ли дисгармонировало с ее пакетами, то ли наоборот. Шла она, конечно, в сторону дома, а сумка была просто тяжелой. Сумку я у нее забрал.

— Я тут накупила просто на неделю вперед всего, — что ли оправдываясь, сообщила она. — Не рассчитала малость. Ты куда пропал-то?

А это на самом-то деле не я пропал. Со времени ее идеи про переселение Голема я к ней заходил несколько раз — ни разу не застал. Она звонила однажды, вскоре после того разговора, — не знаю откуда, в гости не звала, выясняла, как дела с проектом переселения. Я ей ответил, что все практически удалось (это было после того, как мы с ним договорились, и до того, как он переехал). А она снова пропала. Я снова заходил, а ее не было или же она не открывала. На аллейке часто сидел, не торопился специально, вдруг бы встретились. Ну вот и встретились. Я-то думал, что все успокоится как-то у меня с ней, не успокаивалось. Теперь она выглядела неприкаянной какой-то, да еще в этом платье, тело внутри которого еще не обвыкло. Что ли накрутила она себе каких-то установок и препозиций, а теперь хочет жить внутри них, да чтобы еще и хорошо было. А еще шло от нее какое-то желание, оно как бы касалось моего желания, уже вполне конкретного, но с ним не складывалось, не вкладывались они друг в друга.

— Как он тебе? — спросила она, когда мы уже пили чай. — Не вредный?

Я рассказал, что у нас да как.

— А ты не знаешь, у него есть кто-нибудь?

— В смысле?

— Ну… женщина.

— Нет, — удивился я, причем — не ее вопросу, а тому, что мне самому это и в голову не приходило. Я понятия не имел, как у него строится день, но никаких признаков того, что у него где-то есть какая-то интимная жизнь, не было.

— Что же, он в самом деле какой-то искусственный? — задумчиво пробормотала она. Я, честно говоря, отнес эту задумчивость на некие общие моменты.

— Мне он сказал, что с ним что-то произошло, и он теперь не вполне себя понимает, — насплетничал я.

— И что? — оживилась она.

— Да ничего. Один раз сказал, не возвращались.

— А как ты думаешь, с ним… можно?

— А почему нет? — автоматически удивился я, вовсе не ожидая такого поворота. — То есть мне-то откуда знать. Но с виду вполне нормальный.

— Да понятно, что нормальный, я же его регулярно вижу. Но ты же говоришь, что с ним что-то не так.

— А что, о своих приятелях ты раньше всегда знала, кто из них кто и что там с ними как? А ну из них половина уродов была? — Ну, трудно было слегка не разозлиться.

— Собственно, — пробормотала она, — я же непонятно почему об этом спрашиваю. То есть он мне по-человечески симпатичен, тянет меня к нему. Но он таким раньше не был. Раньше он был немного странным, не странным даже, просто совершенно незаметным. А теперь будто в самом деле големом стал, — она вдруг сконфузилась, будто что-то сообразив. — Ты извини, что я тебя своими историями гружу. — Кажется, она наконец-то уяснила некоторые аспекты моего интереса к ней. — Не надо было тебе все это говорить. Я как-то по привычке. Кто ж знал, что все так повернется… — Уж к чему это относилось, оставалось догадываться, хотя отгадка была очевидна.

"На полях Рязанщины, — бормотало "Радио России" в углу, — полным ходом идет какая-то хуйня. Подробности пока неизвестны".

Но я-то ее по-прежнему чувствовал и словно видел, что у нее внутри сразу несколько пространств — в одном из них она думала о какой-то жизни с Големом, другой же сектор был реальным — в нем были здешние отношения, эта улица. А она находилась и тут, и там, отчего не могла сообразить, почувствовать, что оба пространства находятся здесь, и ее желание тоже попадает на эту улицу и в наши отношения. Похоже, она это поняла, потому что чуть-чуть покраснела.

— Узнать что ли?

Она пожала плечами и виновато улыбнулась. Ответ, то есть, был "да".

Во вторник, как теперь помню, похолодало — и последние листья стали жесткими, падали уже косяками, с грохотом. Я пошел в парикмахерскую, давно там не был, месяца три. Несмотря на осень, подстригся почти наголо, под расческу.

Парикмахерская жила в доме № 6, она была раньше обычной, с коричневыми панелями из ДСП, зеркалами и вонючим одеколоном, который въелся во все. С ростом прогресса из нее сделали салон по имени "Локон" — в наших краях отчего-то любили краткие названия — "Локон", "Тотем", а напротив моего дома, в доме № 49, был еще один гастроном, так тот назывался "Рыбка". Надо бы и моему сожителю открыть частную лавочку под названием, понятно, "Голем". Какую-нибудь психотерапевтическую, лечил бы несчастных матерей семейств, обучая их своей бесчеловечности, которая поможет им в их трудном семейном деле. Хотя… тут еще кто бы из них кого учил.