Павел Санаев - Похороните меня за плинтусом

Идея была проста. Ванны складывались вместе и скреплялись по кругу струбцинами, которые Борька обещал стащить из кабинета труда. Сверху вырезался люк. Внутреннее пространство разделялось перегородкой надвое. В передней части располагалась кабина с креслом, в задней части прорезалось сопло. Через сопло корабль предполагалось набить газетами — их оставалось поджечь, и огонь, вырываясь из сопла, поднял бы корабль в космос.

Мы позвали пятерых ребят и одну девочку и попросили их помочь нам перевернуть одну ванну и поставить ее на другую. На вопросы, зачем это, мы отвечали туманно, но обещали, что со временем все на этих ваннах прокатятся. Девочка сбежала, испугавшись во время катания испачкаться или ушибиться, но мы обошлись без нее и всемером сложили ванны вместе. Я взял кусок мела, вывел на борту будущего корабля название «СКОРОСТ» и чуть не прижался к нему щекой, поняв счастье конструктора, увидевшего свое творение в металле. Оставалось скрепить ванны струбцинами, прорезать сопло и люк и набрать достаточное количество газет для топлива. Борька притащил два пионерских галстука и предложил повязать их, чтобы пройтись по квартирам, спрашивая макулатуру. Надевать пионерский галстук, не будучи пионером, показалось мне кощунством. Мы и так всегда ссорились с Борькой, когда он рассказывал анекдоты про Брежнева, а теперь я и вовсе готов был сказать ему: «Не понимаешь, что делать можно, а что нельзя, нашей дружбе конец!» К счастью, Борька сам сообразил, что предложил гадость, и мы пошли по квартирам без галстуков. Старые газеты нам давали охотно, и вскоре мы набрали огромный ворох, которого хватило бы, чтобы набить наш корабль наполовину.

— Полбака, — сказал Борька.

— На сколько их, по-твоему, хватит? — поинтересовался я.

— Проверим, — решил Борька и достал спички.

Убегать от дворника мы начали, когда газеты сгорели наполовину, но было уже ясно, что на таком топливе далеко не улетишь. Требовалось что-то химическое. И я начал думать. Дома я перебрал все подручные вещества, но бабушка всегда была против химии и даже вещи стирала только хозяйственным мылом. Мыло, сода и соль для ракетного топлива не годились, а спички, с которых можно было соскрести взрывчатые головки и подмешать их к газетам, находились на строгом учете, и стащить из коробка больше пяти штук, не нарвавшись потом на скандал, было решительно невозможно.

— Уголовная морда! — кричала бабушка каждый раз, когда ей случалось недосчитаться спичек, стянутых мной, чтобы взорвать в костре подобранный на помойке аэрозольный баллон. — Хоть бы ты сдох лет в десять! А то ведь дотянешь до шестнадцати — загремишь в тюрьму для несовершеннолетних!

Называть меня уголовной мордой бабушка стала после того, как я повторил занятную штуку, показанную мне пятиклассником Димой Чугуновым в обмен на бабушкино «тыц-пиздыц». Дима вбил в асфальт десятисантиметровый гвоздь, потом вытащил его, натолкал в получившееся отверстие несколько спичечных головок, снова вставил гвоздь и бросил на него сверху кирпич. На весь двор прогремел самый настоящий выстрел! Когда на следующий день бабушка подкалывала мне под одежду носовые платки для прогулки, гвоздь и коробок спичек уже лежали в тайнике на лестнице. Дима учил, что сила выстрела зависит от размера гвоздя, но приготовив исполинский дюбель размером с железнодорожный костыль, я даже не предполагал, насколько превзойду своего учителя. Я потерял счет времени, набивая спичечными головками отверстие толщиной с большой палец, и закончил ровно тогда, когда бабушка вынесла мне гомеопатию.

— Саша! — позвала она, и в этот момент я бросил на шляпку гвоздя кирпич.

Дальше все было как в замедленной съемке. Я видел, как взметнулись в небо дремавшие на карнизах голуби; видел, как коробок с гомеопатией вылетел из рук бабушки и, описав дугу, упал в небольшую лужу; видел, как раскололся кирпич и как по асфальту разбежались черные трещины. Я видел круглые от испуга глаза лифтерш; видел, как покатился кубарем под лавку белый пудель Мутон бабушкиной знакомой Зинаиды Васильевны; видел, как прибило капотом старой «Победы» руку нашего домоуправа с пугающей фамилией Стрелин. Я видел, как шевелятся губы бабушки, волоком тащившей меня домой, но ничего, ничего не слышал, кроме оглушительного звона в ушах.

— …вистная, …клятая …лочь! Уголовная морда! — были первые слова бабушки, которые пробились через этот звон спустя некоторое время. — Стрелин тебя уже на заметку взял! Будешь стоять на учете в дет… ком… …лиции. Патруль за тобой приставят! Найдут спички, отправишься на нары, …клятая… нючая… мразь!

С тех пор спички были на строжайшем учете, и я не мог таскать больше пяти-шести штук в день. А для заправки космического корабля требовалось страшно подумать сколько. Оставалось уповать на случайное озарение, которое случилось, когда мне на глаза попались акварельные краски.

— Мосбытхим! — прочитал я на упаковке.

Растворив в бутылке воды кубик синей краски, я добавил туда для верности пять спичечных головок и наклеил на бутылку бумажку с аккуратной надписью «ХИМИЧИСКИЙ ВЗРЫВЧ — дабавка для ракетного топлева».

Уверенность, что стоит облить «взрывчем» газеты и они унесут мой корабль из ванн в космос, была так крепка, что я целый час стоял с бутылкой перед воображаемыми телекамерами и давал многочисленные интервью.

— Мы разработали состав в тесном контакте с ракетными институтами и химической промышленностью, — говорил я, копируя ученых из любимой передачи «Очевидное — невероятное». — Испытания показали, что полбутылки «Взрывча» достаточно для вывода корабля на околоземную орбиту. Мы изготовили уже целую бутылку состава и в ближайшее время произведем еще несколько.

Еще несколько бутылок я произвел из черной, зеленой и коричневой краски, но чудо-состав так и не был испытан — в соседний двор приехали два грузовика и небольшой кран, и мой корабль отправился вместо космоса в неизвестном направлении вместе с другими ваннами. В тот же вечер бабушка обнаружила под буфетом мой химический арсенал.

— Сволочь, — приговаривала она, — извлекая на свет бутылки, на каждой из которых были наклеены этикетки с черепом и костями и надписями «Взрывч», «Опасно», «Не кантавать». — Я тебе твои смеси залью в уши, в нос и в горло. Довзрываешься когда-нибудь, уголовник. Увезут без глаз на «скорой» — повеселишься.

Бутылки бабушка вынесла на кухню по одной, держа их на вытянутой руке и прикрывая другой рукой глаза от случайного взрыва. Это был первый и единственный случай, когда она по-настоящему верила в то, что я сделал.