Юлия Бакирова - Убийственная реклама, или Тайна работодателя

Его ударили по спине. Колени подогнулись. Потом Толик почувствовал, как кто-то бьет его по затылку. В глазах потемнело. Сквозь сизо-серую пелену он заметил, как Иван вскочил, выпрямился, его пальцы протянулись к нагрудному карману рубашки, рванули ткань. Амулет серебряной монетой взмыл вверх, перевернулся в воздухе и полетел вниз, в лестничный проем. Кто-то обхватил обмякшее тело Толика сзади, не дав окончательно упасть. Когда глаза дизайнера закрылись, погружая его в бездонно-темное бессознание, парня опустили на песочного цвета кафель лестничной площадки.

Когда Толик пришел в себя, то в голове гудели маленькие локомотивы, а спину холодило. Шелковая рубашка «Kenzo» была испорчена, оторван карман. Кусочек ткани лежал на кафеле, сливаясь по цветовой гамме. Амулета не было. «Он улетел вниз», — вспомнил дизайнер, сжимая голову руками.

Держась за перила, подтягиваясь, он встал с пола. Искать оберег не пошел, решив: «Бесполезно. Его Ваня уничтожил. Надо найти этого урода и потолковать».

Но поговорить с Иваном не получилось. Толя, возвращаясь к своему кабинету, встретил бегущую ему навстречу переполошенную Людмилу Геннадьевну:

— Наш сотрудник выскочил из здания прямо под колеса грузовика. Пошли, поможешь, если необходимо.

На улице толпился народ. Пробираясь сквозь толпу, Толик заметил краем глаза Полину. Он хотел подойти к ней, но ее оттеснили, она скрылась из виду. То тут, то там он натыкался на коллег. Все стремились попасть к грузовику, стоящему поперек полосы движения. Были слышны громкие голоса. Самый грубый и истеричный, видимо водитель, шумел:

— Он кинулся под колеса! Как я остановлюсь!

Толя абстрагировался от звуков. Он прорвал толпу, выйдя вперед. Из-под огромных черных колес растекалась лужа темной крови, торчала половина ноги. Вторая нога была неестественно откинута в сторону, подвернута. Толик отвернулся и пошел прочь, не обращая внимания на злобные высказывания отпихиваемых им людей.

Он поднялся к себе, пододвинул бумаги с заданием и наработками, еще раз подумал, как лучше обыграть придуманный Артемом слоган. Работу никто не отменял. До вечера он готовил раскадровку, стараясь не думать о том, что сталось бы с Иваном, не столкнись они в предобеденное время, пытаясь забыть, как густая кровь растекалась, заполняя собой трещины в асфальте.

В эту ночь он спал плохо. Полину тоже мучили кошмары. Она видела остатки погибшего под колесами, и это не отпускало ее. Под утро они задремали. Толе явился отец. Он звал его с собой в ярко-белую даль, но парень отказался, объяснив, что влюблен, обеспечен и не хочет умирать. Отец кивнул, согласившись с сыном, и пошел в добрый, молочной густоты туман.

Толик с Полиной проспали, не услышав писк будильника. Эта ночь подарила им не только плохой сон, не только намекнула дизайнеру на будущее, но и соединила их судьбы самым естественным способом, данным Богом. Правда, пара об этом еще не знала.

Они проспали, не услышав писк будильника.

Полина спешно допивала кофе со сливками. Толя сидел напротив, держа кружку из тонкого китайского фарфора, прозрачного на просвет, наполненную свежезаваренным зеленым чаем. Чай он купил два дня назад в специализированном магазине на развес, там же взял в подарок Полине сервиз. Когда она радовалась, срывая блестящую шуршащую бумагу с коробки, у него ненадолго поднялось настроение. Сейчас он вспомнил о тех минутах и улыбнулся, отпил чай и сказал:

— Я знаю, что отец умер.

Она поперхнулась, закашлялась, отставив кофе. Он решил объяснить:

— Сегодня я видел сон, в котором папа звал меня с собой в пелену. Знаешь, я много раз слышал, что такие сны — вещие. Он умер и звал меня к себе.

— Прошу тебя, очень прошу, перестань, — выставив ладони с поднятыми вверх указательными пальцами вперед, сказала Полина. — Это все из-за вчерашнего случая у высотки. Я тоже плохо спала, ты ведь знаешь. К тому же ты целую неделю накручиваешь себя.

— Но я сейчас спокоен. — Он отставил чай и взял ее правую руку. — Я успокоился, потому что неопределенности больше нет. Его не стало, а значит, не нужно больше ждать.

— Ты матери хоть не скажешь об этом сне? — спросила Полина, высвобождая руку, взяв в нее кофе.

— Нет. Это знаем только мы. Она не поверит в мой сон. Я только не знаю, как он умер. Где, как и почему? Но уверен — его больше нет на этом свете.

— Перестань, — попросила она, в глазах женщины блестели слезы. — Я не могу слушать про смерть. Я все время вспоминаю этого паренька, грузовик, визг тормозов. Я видела все, пусть и издалека, но видела. Я хочу забыть…

Ее плечи задрожали. Она согнулась пополам, положив лоб на стол. Она рыдала. Толя подошел к ней, стал гладить по волосам. Он тоже хотел плакать, но не мог себе позволить сделать это ней. «Если бы я заплакал в другой день, она бы не стала смеяться, потому что понимала бы мою боль. Она понимала бы, что мои слезы — дань доверия к ней. Но если я заплачу сейчас, то это будет слабостью, проявленною в минуту, когда от меня ждут поддержки, защиты», — подумал он, нашептывая ей на ухо ласковый бред. «Защита! Нужно заказать в ювелирной лавке серебряный оберег. Мне и ей. На всякий случай. Пусть подоплека вчерашнего поведения Людмилы, человека-крысы, Ивана надуманы мною. Пусть амулет здесь ни при чем, но мне он нужен. Глупо отрицать сверхъестественную силу, заключенную в нем».

— Ты моя красавица, хватит плакать. Ты же не виновата в случившемся, — сказал он вслух, гладя ее плечи.

— А еще вчера этот секс, — не поднимая головы, всхлипнула она.

Толя вспомнил, как быстро все произошло. Скомканно, как салфетка, использованная онанистом. Он привлек ее к себе, они поцеловались, он чуть стянул с нее трусики, освобождая путь, а потом без подготовки грубо вошел. Она зажала нижнюю губу зубами, запустила правую пятерню в светлые волосы. Он толкнул три раза, и все его тело пробили конвульсии. Потом он откинулся, вынув, словно трус-воин, убегающий с поля боя. Она закрыла глаза, прижав пальцы к лобку, плотно сжав ноги. До утра они не обменялись ни словом.

— Прости, сам не знаю, как такое вышло, — извинился он.

Он сам почувствовал себя вчера изнасилованным, хотя и делал все сам без души, походя. Ему хотелось унять жар плоти и забыться.

— Я чувствовала себя шлюхой, которой воспользовались и забыли, — сказала она, всхлипнув, — Забытая шлюха, ха-ха-ха-ха.

Она подняла голову от стола, истерично смеясь. Он опустился перед ней на одно колено. Не знал, что сказать, только поймал ее порхавшие мотыльками ладони и зажал в своих.

— Я видела фильм, кажется, «Пианистка», так там молодой любовник засунул ей в рот в кладовке, а ее вырвало, — говорила она, не смотря на него, глядя на холодильник. — Он разругался, бросил ее, сказав, что впервые кого-то тошнит от его члена. Вот урод! Бросить человека за то, что ей трудно было дышать. За то, что забыл о ней, пытаясь побыстрее удовлетворить себя. Ха-ха-ха! Бросить вот так, всю в блевотине!