Андрей Войновский - Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

– Я очень вас прошу, успокойтесь наконец. Пока вы нервничаете, уходит наше с вами драгоценное время.

– А?!. Что?!. Ты кто?

– Я Тит Индустриевич Семипахов. Драматург. Автор пьесы «Депутат Балтики». Ну и многих, так сказать, остальных.

Изрядно пошатываясь, я хотел было опустить свою маститую писательскую задницу прямо на асфальт хароновской дороги, но моему предполагаемому действию пусть и весьма учтиво, но достаточно активно воспрепятствовали.

– О, нет-нет, прошу, не садитесь, не расслабляйтесь. Дело у нас с вами срочное и отлагательств не терпит. Тут, как говорится, жизнь и смерть в одном флаконе.

– Слушай, ты, лохматый, а не пошел бы ты к едрене матери! Они же сейчас спустятся, артисты твои гребаные, и порвут меня, как туалетную бумагу. Только знай, сволота, я вам так просто не дамся. Я вам не баран, чтобы меня вот так просто на заклание. В куски изрублю, понял?!

– Я не знаю, о ком вы говорите, но, поверьте мне, это все ваши, боюсь, больные фантазии, – с совершенным спокойствием ответили мне. – В этих местах все по-другому. Здесь такого не бывает. Иначе бы Земля сошла с оси, и тогда бы поменялись полюса. А что бы это значило? Правильно. Всемирный потоп. И так уже все это было. И не раз. Так зачем же доводить до повторений? Сколько же можно тупой деревянной киянкой вдалбливать под корку этой бездарной, безответственной категории, красиво называемой человеческим разумом, что всему на этом свете есть предел? И гордыня – а о ней я, кстати, писал в одной из своих пьес – и есть кратчайший путь к потопу. А что бы вы думали? вы вон поглядите, сколько на нашем шарике воды. А ведь не случайно, скажу я вам. Мироздание – это не только химия. Это еще и разум, и, главное, душа. Вот терпит оно нас, терпит, а потом надоедим и – привет! Смоет! Как в унитазе смоет! Потому как любая душа требует очищения. А Земля есть большая душа. Помимо тела, по которому мы, как блохи, все ерзаем да ерзаем, а по сути толку-то никакого. Потому что от бренности собственной зависимы. И вот она вам вся – дисгармония от несоответствий! Ощущаете? Теперь вы понимаете, почему нам мироздание не оставило ни крупицы опыта тех поколений, что ушли под воду? А там, скажу я вам, уровень цивилизации был покруче нашего, как минимум, думаю, на порядок.

Я смотрел на драматурга как баран на новые ворота… и уж не знаю, что мне там тупой киянкой под корку вдолбил этот небритый и лохматый гражданин в изрядно потертой замшевой куртке и непонятного цвета ленточкой на шее… да и вообще, его ли это заслуга, но присущий всем нам животный страх лично меня на данный момент почему-то оставил. И даже невольно вспомнив об увиденном на втором этаже якитории, я не то что не содрогнулся, а, скорее, напротив, как-то злорадно ухмыльнулся собственной заячьей трусости, которая, бесспорно, произрастает на плодородной почве малодушия. А что ж тогда такое малодушие? Всего лишь навсего отсутствие опоры. Но вот этой самой опоры, похоже, ни без любви, ни без веры не бывает. Что, в сущности, одно и то же… Ой, ладно, не с твоими «гениальными» мозгами маститого писателя вдаваться в подобного рода рассуждения. Башка вспухнет. Достаточно того, что ты еще пока, слава богу, жив, в твоих руках топор… Правда, где-то там на втором этаже непонятного происхождения покойник, а перед тобой неведомо откуда свалившийся на твою голову лохмато-заумный собеседник, но это в принципе при желании проблемы, думаю, решаемые. А вот найти гражданку Неказистую, которой уже и след простыл, боюсь, задача теперь неразрешимая. И если оставить на время ушедшие страхи, то это сейчас меня беспокоило больше всего. Ну до чего же я, оказывается, уважаю строгую логику и конкретику. Сущий педант. Словно бюргер. Настоящий уроженец какой-нибудь там земли Северный Рейн – Вестфалия. Не хватает только пива, сосисок и соответствующей шапочки.

– Все, о чем сейчас мы с вами говорили, – всего лишь преамбула, но наше драгоценное время все-таки уходит, – снова зажужжали мне над ухом. – У вас, я вижу, в руках топор, а это не случайно. Это означает, что мы с вами можем оказать друг другу неоценимую услугу. Это в равной степени важно для нас обоих.

Я вплотную подошел к тщедушному драматургу и с несвойственной мне отвагой свободной от топора рукой грубо схватил его за один из отворотов потертой замшевой куртки:

– Послушай, ты, как тебя?.. Тит Индустриевич Семипахов, я устал, понимаешь? Устал от всех вас. У тебя там наверху главный артист в гробу!.. А может, уже и нет, не знаю, но я устал от вас, устал! Чего ты хочешь от меня? Всемирного потопа? Да пожалуйста! Я тебе его устрою. Хочешь – прямо сейчас. Мне уже все равно. Какие, на хрен, услуги? Какая еще, к черту, взаимополезность? Сдается мне, что я тебя, пожалуй, грохну, пока приспешники твои не подоспели.

Драматург Тит Индустриевич Семипахов (и надо отдать ему должное!) нисколько не испугался моего откровенно хамско-бандитского поведения, но, напротив, гордо и с невероятным достоинством посмотрел мне прямо в глаза:

– Ну, что же ты, Цезарь? Кинь ты им горстку монет!.. Вот, так я и думал: нет в них пластичности, ритмики нет. Стих мой решается рифмой иной! Кай, кинь-ка им эту весталку в огонь! Пусть она реалистически корчится… Я не могу декадентствовать в творчестве!..

О-о-о!.. Конечно же после услышанного я немедленно отпустил драматурга, а сам флегматично (впрочем, вполоборота, чтобы все-таки контролировать вход в якиторию) опустил свою маститую писательскую задницу на нижнюю ступень крыльца японо-русской избы-якитории. Очень уж захотелось мне заплакать от бессилия, но тем не менее – вот они, мои надежные инстинкты самосохранения, – лишь крепче сжал в руке древко топора.

– Скажи мне, Семипахов, а когда же состоится вынос тела? Или ты об этом еще не написал?

– Понимаю всю глубину вашей философской мысли. Только скажите, вы о чем?

– Э-э-э, нет, драматург, ты мне придуриваться-то брось. Не на того напал. А если, предположим, твой главный лицедей и вправду ласты склеил? И что тогда? Тогда премьера гениального творения в аномальной зоне накрывается медным тазом. А это – ну, насколько я, непросвещенный, понимаю – и есть ведь смысл твоего внебренного существования? Помимо потопа, конечно. Тебе же что-то надо от меня. И я почему-то интуитивно чувствую, что мое появление – последний патрон в твоей обойме. Хоть ты у нас и не охотник. Ну что, не так?

Тит Индустриевич Семипахов, с неописуемой философской грустью посмотрев в сторону уходящей за бугор хароновской дороги, присел затем рядом со мной на ступеньку крыльца якитории и без каких-либо ненужных неуместных всхлипываний и, не дай бог, рыданий, эдак стоически, прямо скажем, по-интеллигентному, тихо заплакал. И заплакал он столь неслышно, что, казалось, серьезно подготовленный диверсант – находись он в метре от него – не расслышал бы беззвучных каскадов выплескиваемых наружу эмоций и уж точно бы не углядел, как с неукоснительной периодичностью вздрагивало почти игрушечное тело драматурга.