Олег Павлов - Степная книга

Осторожно ступая, не веря в свою удачу, Кадыев подкрался к их трупикам. "Вот какие!" - он поднял ящерок за хвосты и разглядывал. Нежным брюшком ящерки и впрямь походили на ладоши, но грудей и того, что мужикам положено, Кадыев не отыскал. Он насупил брови, но, как долго ни хмурился, понять этого не мог. "Эй! - закричал он. - Не надо юшка пускать! Это не мужик и не баба это не человек!"

Дерущиеся замерли. Лениво поднялись с земли. И обступили, пошатываясь, Кадыева. " Замучил, что ли, нерусский? - сказал уныло Ероха. - Слышь, Засухин, зазря, выходит, сопатки корявили... ха..." - "Покажь," - Сухов протянул руку, и Кадыев разложил на ней убитых ящерок. "Ты погляди какие!" с надеждой проговорил он.

"Зеленые и склизкие, верно..." - перебил не без задора, приглядываясь к ящеркам, Ероха.

"Эй, не говори так... Хороши ящерки. Таких ни у кого нет," - сказал Кадыев.

Сухов погладил их пальцами и улыбнулся: " Будто живые,

а? Заснули будто..."

Ероха махнул рукой и пошагал в тенек под дерево. Он сел на землю, раскинулся по прохладному стволу и закурил папиросу.

Сухов что-то проворчал и, пересыпав ящерок погрустневшему Кадыеву, пошагал к Ерохе подкуривать от его огонька. И потом они задымили заодно. Блуждали, отрешившись, глазами по караульному дворику, от стены к стене, будто бы взявшись за руки. Из караулки вывалилась понежиться под солнцем солдатня. Заметив стоявшего посреди дворика Кадыя, конвойные подходили к нему, а потом молчали и курили папиросы, оглядывая мертвяков. Бережно растолкав собравшихся, Кадыев высвободился из круга и, подойдя к дереву, встал, чего-то томительно дожидаясь, подле старослужащих.

"Ну, чего тебе? - засопел Ероха. - Выкинь. За забор выкинь." - "Ты погляди какие... - еле слышно произнес он и прижал ящерок ближе, будто укрыть хотел.

"Не так это! - засомневался Сухов. - Замучить, чтобы выкидывать потом? Будто и не было ничего?! Будем... хоронить. Вставай, Ероха...Я уже приглядел местечко... У стены похороним, чтобы не топтали."

Кадыев ожил и засопел счастливо:" Эй, тебе что сказано? Вставай! Надо землю искать. Засухин! Чтобы хорошо хоронить, надо долго искать, потому что умирать больше не получится."

Они поднялись. И за ними, молчаливо покуривая, пошла солдатская толпа. Глубоко затягиваясь папиросой, кто-то морщился и, запрокидывая лицо в небо, грустно выдыхал: "Так и мы сгинем... "

Первыми шли Сухов и Ероха и потому были торжественней других, не позволяли себя отплевываться в песок. Они отмахивались яблоневыми ветвями. Мухи улетали, и покачивание, становясь неспешней, рождало в душе, под ленивую поступь старослужащих тихую грусть.

Усопших нес Сухов, тупо глядя на ладони, в которых покоились они, укутанные в лопушину.

Поспорив о том, какой ей быть, могилу вырыли штык-ножами наподобие человечьей. "Во какие! - приговаривал Кадый, укладывая поудобней. - Что надо ящерки!" - "Хороним ведь как людей, может, и имена дадим? Зойка хоть или Света?" - "Неее, - протянул Кадыев. - Имя узбекский надо. Пусть Гульчатай или Акрам будут. Зойка, Светка - так не человек, так собаку свою зови." "Что "гульчатай", что "чайник". У вас имена - звук один." - "Эй, зачем говоришь плохо?" - "Что попусту треплетесь-то! - вмешался Сухов, поднимая глаза от земли. - У них имена есть: ящерки!" - "Он толково говорит, не нужны эти имена, дохлым к тому же. Вот если бы они на свет родились..."

Сухов отыскал в кармане пятак и положил в могилу. "Для памяти это..." пояснил он. Растоптав сухие комья, ящериц засыпали.

"Негоже, - сказал Сухов, глядя на песчаную гладь. - надо бы холмик какой или метку. Похоронили ведь, а то мрут, где ни попадя, как мыши... Ероха, ты хотя бы видал мышь, но не так, чтобы убитую, а которая своей смертью издохла? - "Не... И где они дохнут? Их же на земле больше людей будет." - "А они, говорят, своих мертвяков пожирают. Хлебом клянусь, как издохнет, так и жрут сразу. Это покуда живая - ползай, шурши, а если преставишься, то захавают и оближутся, твари. Они с голодухи же..." "Хорошо, что мне на камень попалась!" - произнес Кадыев украдкой. - "Не то слово! Все равно бы сдохли. А теперь как люди - в земельку легли." - "Куда же вы! - остановил Сухов. - Я говорю холмик нужен какой или меточка, не зазря же землю рыли." - "Да хоть бы ветку воткни! - нашелся Ероха, протягивая Сухову яблоневую ветвь, которой от мух отмахивался. - Чем не примета? Она, может, и корни пустит и зацветет." Сухов принял ветвь и, подумав, вдавил в землю.

"Ты поглубже! - заволновался Ероха. - Чтоб до ящерок дошло, они же как удобрение будут." - "Земля не примет, - сказал Сухов, вдавливая все же поглубже." - "А ну как примет! - Ероха спустил штаны и стал оправляться на ветку - Надо, чтоб попервой не засохла..."

Кто-то из солдат пристал к нему. Заскучав, припустил шаровары и Сухов: "Тогда и к вечеру наведаем. Этого добра не жалко."

Что-то живое заворочалось у Сухова в ноздре, отчего он немедля приутих, замлел и вдруг чихнул, сколько было страсти, будто и душу вытряхнуть хотел. Чих был шире ночной мглы, по которой он пронесся раскатисто. Овчарка, дремавшая на цепи подле постовых ворот, встрепенулась ото сна и залаяла, удушливо хрипя, бросаясь в аукающую темень, что обступала кругом склад степной роты, охраняемый ею, а также троицей солдат. Когда овчарка насытилась злостью своей, лаем, и устало улеглась на место, ничего больше не боясь, тогда темнота ожила - в ней зашевелились человеческие голоса.

"Вот брехло... Нагнала страху-то!" - продохнул Сухов и утер расхлябавшийся нос. Биение жизни возвратилось в сердце, будто вспугнутая птица в гнездо. Не видя во мгле своих рук да ног, Сухов со страхом задумался, из чего он состоит, как тело и личность, и прислушался к себе - и обнаружил с приятным щекочущим трепетом, что где-то в нем буднично работало сердце, размышлял ум, колыхалась душа.

"Не долечили тебя в госпиталях." - сказал обыкновенно Отрошенко, такой громадный и сильный, что даже не вздрогнул, когда раздался чих.

"Какое там лечение... - рассудил Сухов. - Таблеток не дают, кормят лапшой. Выгодней болеть зимой, а не летом. Хоть погреешься! А так выходит, задаром болел, за лапшу." - "А чего лапша, ты расскажи! - попросил Ероха. Ее с чем там дают, как у нас?" - "Да отвяжись, вот пристал... Слышь, Отрошенко, пойдем склады осмотрим - надо, все же пост." - "Это можно... Ну, можно... Да ну их, еще ходить... Небось, не утащут, буду я выслуживаться. Подумаешь, можно и лапшу жрать, да, Ероха, не помрем? Хоть бы рассказал, правда, с чем она там, хоть послушаем, а то сил моих нет, скукота."- "Нечего мне больше рассказывать, с вами всю жизнь проговоришь." - "Это верно... Жизнь... А вот Ероха, дурак, звезду на небе открыл." - "Какую еще звезду?" насторожился Сухов.

"А такую... Прославиться хочет... Чего молчишь, дурак, давай рассказывай, послушаем... Ероха, слышь, не молчи!"