Мигель Сильва - И стал тот камень Христом

— Когда Иисус спустился с горы, его окружили люди, завороженные его учением, — говорит Матфей.

— Глаза у всех были омыты слезами, а души смягчены кротостью, — говорит Петр.

— Дети пели, а женщины повторяли единственную молитву, которую им прочитал Учитель, — говорит Иоанн.

— Это был самый яркий полдень его жизни среди людей, ибо он сказал все, что хотел сказать, — говорит Никодим.

На обратном пути в Наин старый Иаков разговаривает с садовником Гамалиилом. По краям болотцев квакают грязные жабы и трепещут крылышками желтые бабочки. Вдали, там, за стаей серых цапель, над цветущими виноградниками Каны, поднимается высокий купол горы Фавор.

Говорит старый Иаков:

— Его слово — это молодое вино, которое разрывает старые мехи, новая ткань, которая меняет старые одежды, порыв ветра, который дает природе человека иную суть. Его знаки победы — не сражение и грабеж, а любовь и милосердие. Его войско — не ангелы смерти, не легионы воинов, не советы ученых книжников, не свиты властителей, а сборище несчастных калек, прокаженных, кающихся, блудниц, мытарей, бросивших свое дело; шумливых детей, и взрослых, ведущих себя как дети. Его народ — это не народ избранный и вознесенный превыше всех остальных, а все народы, населяющие землю. Его законы не окаменевшие заповеди и не страшные заклинания, а истолкование справедливости как всепрощения. Женщина — не утварь презренная, а супруга, которую муж должен любить, как самого себя. Богатство — это не дар желанный, а обременительный груз, который надо бросить. Бедность — не душная каморка, а широченная дорога, ведущая в Царство Небесное. Под молотом его учения пошатнулись древние устои здания иудаизма.

Отвечает Гамалиил, садовник:

— Один устой не пошатнулся — любовь к Богу, которая превыше всего на свете, она остается для Христа краеугольным камнем нашей веры.

Тогда говорит старый Иаков:

— Это верно, но на Бога Всевышнего он смотрит не так, как фарисеи и саддукеи. Для них, для главных священнослужителей, для старцев и для книжников; Яхве вызвал потоп, затопивший землю, когда бурные воды все стерли с лица земли — и людей, и скотину, и тварей земных, и птиц небесных. Это Яхве обрушил огонь и серу на Содом и Гоморру, и уничтожил их жителей, и сжег всходы на их полях. Это он наслал на Египет десятикратный мор и истребил скот и посевы, и умерщвлял всех первенцев — от первенца фараона до первенца раба [34] Имеется в виду древнееврейский обычай приносить в жертву богу (Яхве) первого ребенка. . Это он велел избивать камнями без всякой пощады всех земледельцев, по субботам собирающих хворост. Это он, когда гневался на народы, всех обрекал на погибель, и всех убивал, и мертвых не велел убирать, и трупы их долго смердели, а с гор текла кровь ручьями. Своим верующим Яхве вложил в уста слова псалма: да усладит себя честный человек отмщением, да омоет ноги свои кровью злодеев.

— А для Иисуса кто он, Яхве? — с испугом спрашивает Гамалиил, садовник.

Старый Иаков ему отвечает:

— Для Иисуса Яхве просто отец. Очень добрый отец, одинаково любящий всех своих детей, даже неблагодарных и порочных. Древние верили, что Бог — это безграничная далекая-предалекая сила, живущая где-то там, за звездами, за небесной лазурью, употребляющая свое всемогущество, чтобы карать неверных. Иисус видит в Боге словно бы отца близкого и любвеобильного, который выбирает милосердие, чтобы выразить свое всемогущество. Бога — доброго отца, обитающего где-то среди нас, не могут допустить книжники со своими забитыми наукой головами, но для простого народа это ясная и чистая истина. Потому, сын мой, ее и выбрал Иисус.

Шагов через двадцать, задержавшись у насыпи водоема, говорит старый Иаков:

— Обращаясь к Всевышнему, Иисус называет его Авва, папа, по-детски, по-родственному, как никто до него ни в какой религии ни один священнослужитель не называл. Вот молитва, сходящая с его уст, когда он молится: Авва, папа, Отец, да святится имя твое, да придет Царство твое, пошли хлеб нам насущный и отпусти грехи наши, ибо и мы прощаем должникам нашим. Вот так и не иначе, так, как говорит сын малый своему отцу.

Старый Иаков и Гамалиил, садовник, проходят мимо странного дома, где никто не высовывается ни из окон, ни из дверей. Босоногая девочка перебегает пустынный двор. Порыв ветра колышет ветви смоковницы и стряхивает наземь спелые винные ягоды. Сумерки овладевают небом, выпустив на волю табуны пепельных лошадей. В грустном доме зажигается первая лампа. Молча пройдя последний отрезок пути, говорит старый Иаков:

— Древние призывали Яхве и громко просили его обратить в прах врагов. Иисус Назарянин призывает Отца, чтобы умолять его простить недругов. «Прости их, Авва, они не ведают, что творят», — говорит он в их оправдание.

Да, тот самый Иосиф Каиафа, иудейский Верховный первосвященник, который исхлопотал такой высочайший сан не самым, казалось бы, естественным образом — ибо раньше был старшим управителем храма [35] Управитель Иерусалимского храма с помощью стражников и прислужников следил за порядком в храме. , — а за взятку в двести талантов, которую его тесть Анна замыслил дать и дал (прокуратору Валерию Грату, который тогда был римским префектом в Иудее и который, взяв левой рукой предложенную мзду, протянул правой назначение Каиафы, и Анна продолжал править иудеями через своего зятя точно так же, как правил ими от собственного лица предыдущие девять лет). Тот самый Иосиф Каиафа, именитый глава еврейской общины, которому подчиняются и льстят более двадцати тысяч человек, трудящихся в храме или живущих под его сенью: жрецы, левиты, литургисты, служки, музыканты, псаломщики, привратники и отряды вооруженных стражников, расправляющихся с нечестивыми; сборщики подати, торговцы со скрепленным печатью разрешением вести торговлю, наследственные нищие. Тот самый Иосиф Каиафа, в чьих руках находится все богатство храмово и который распоряжается им по собственному усмотрению, и пускает в продажу ради собственной выгоды весь скот, предназначенный для жертвенных закланий, и получает немалые доходы от мелких торгашей, которые продают голубей и меняют монеты в священных портиках. Тот самый Иосиф Каиафа, который владеет кораблями, что пересекают проливы и бороздят моря, доставляя из Тира пурпурные ткани и хрусталь, а возвращаясь обратно, забивают трюмы рабами для сбыта их в портах Великого моря. Тот самый Иосиф Каиафа, чей дворец с коринфскими колоннами и вавилонскими садами возвышается на Иерусалимском холме. Тот самый Иосиф Каиафа, единственный из всех смертных, которому дозволено проникать в святая святых в День искупления. Тот самый Иосиф Каиафа, наитипичный саддукей и по рождению и по убеждениям. Тот самый Иосиф Каиафа, недоброхот и проныра, завистник и властолюбец, ханжа и лукавец, который добился наконец своего, к чему так упорно шел — к смертному приговору для Иисуса из Назарета, плотника из Галилеи, который шляется повсюду и твердит про любовь и равенство людей.