Уильям Голдинг - Пирамида

– Олли! Бобби! Мне через полчаса на прием!

Роберт уже не смеялся. Стал сразу очень тихий, очень спокойный. Потрепал ее по плечу.

– Hу-ну, успокойся, моя радость.

Я сардонически расхохотался.

– Как шейка после вчерашнего – не ноет?

– У меня? Здрасте! С чего это?

Одна сторона ее лица подхихикнула и сразу стала опять серьезной. Роберт медленно прошел к кусту, повесил пиджак рядом с брюками. Вытащил из-за ворота шелковый шейный платок, сунул в пиджак. И так же медленно вернулся обратно.

– Не пройдешься ли ты за это дерево, юная Бабакумб?

– Ты чего? Что удумал?

– Я намерен преподать этому юному кретину урок, в котором он остро нуждается.

Повернулся ко мне, возвышаясь надо мною на добрых тридцать сантиметров, выгнул шею.

– А ну давай. Туда.

И зашел за куст.

Я вопросительно глянул на Эви. Она устремила глаза ему вслед, стискивая руками шею, разинув рот. Я стал босиком пробираться по желудям и сучьям. За кустом была поляна, открытая полоса безупречного дерна между двумя стенами высоких зеленых папоротников. Роберт ждал, со зловещей услужливостью раздвигая для меня руками волчцы. Потом оглядел меня с расстояния нескольких метров, стиснув челюсти, вяло расставил ноги. Что-то он мне смутно напоминал – картинку из книжки, возможно. Он обратился ко мне, будто тоже припомнил книжку:

– Какая сторона для тебя предпочтительней?

Мы в нашей гимназии дрались, конечно, по-своему. Боксерские перчатки, груши и прочее нам были не по карману. Кроме того, я был староста и посвятил себя химии. Я был выше этих глупостей.

– Я не боксирую.

– Ничего. Научу. Может, извинишься?

– Вот уж этого ты не дождешься.

Роберт выпятил левое плечо, поднял кулаки, уткнул в них подбородок и стал приплясывать ко мне. Я тоже поднял кулаки, левый кулак вперед, хотя у меня было то, что Роберт научно бы обозначил как левая стойка. Блистательная октавная техника моей левой руки на клавишах всегда впечатляла, пока не обнаруживалась жалкая немощность правой. Но Роберт был не пианино. Он во всю длину выбросил свою костлявую левую руку, и лес взорвался сплошной белой вспышкой. Я в ответ мазнул кулаком, но Роберт успел отскочить на три метра, тряс рыжей копной и пританцовывал, готовясь к новому наскоку. Я снова сделал выпад сквозь красные круги, расходившиеся и сплывавшиеся перед моим правым глазом, но Роберт уже опять куда-то делся. – Вот он замахнулся правой и мое левое ухо – да нет, весь лес – пронзил густой, тягучий звон. Руки еще ладно, но весь я скорей неуклюжий. И пока Роберт, недосягаемо танцуя, увертывался от моей правой стойки или как она там называется, мое раздражение перешло в злость, потом в ярость. Сами удары – из моего правого глаза опять сыпались искры – только раззадоривали меня – тык-тык-бах-бах! – я задыхался и обливался потом из-за этой его неуязвимости. Я отринул всякие поползновения ему подражать и сквозь красные круги, снова ощутив его рядом, в своей октавной технике – фортиссимо, сфорцандо! – взял и врезал ему под дых. Прелестно! Он горячо на меня дохнул, обдал слюной. И повис на мне, бессильно стуча в меня длинными лапами, задыхаясь, безуспешно ловя воздух. Один его ботинок нестерпимо врезался в мою голую ногу. Я взвыл, дернулся и заехал ему коленкой прямо между ног. С неимоверной быстротой он скорчился, разинул рот и зажал кулаки в паху. Я размахнулся левой и снизу угодил ему по носу. Он отпрянул в папоротники на краю поляны и скрылся. Красные круги понемногу таяли, стихал густой звон. Я стоял босиком на поляне, весь мокрый от пота. Я так сжал зубы, что стало больно челюстям. Сквозь шквал в моей голове снаружи в нее проникали только слабые стоны укрытого папоротниками Роберта. Вариации на тему «О-о-о». Первая начиналась с тоненькой долгой ноты и кончалась надломным подъемом голоса, будто он сам себе задавал стыдливый вопрос. Вторая была тоже долгая, очень нежная, будто ответ уже найден. А потом пошло что-то просто несусветное. У меня у самого сердце выпрыгивало из груди, хотелось бежать, обуться, а потом вернуться и на него наброситься.

– Олли! Бобби! Вы где?

Эви где-то металась в папоротниках. Все еще сжимая кулаки, я надсаживаясь заорал:

– Тут мы! Где еще?

Она на секунду вынырнула:

– Где он? Ты чего ему сделал? Бобби!

И снова исчезла. Голова и плечи Роберта показались из папоротников. Одна рука зажимала лицо каплющим красным платком. Другая была не видна, – наверно, все еще зажата в паху. Но и тут, сквозь окровавленный платок, он пытался пустить в ход свою элегантную небрежность.

– Еввундовое поввездение. В бойницу. Пвофу пвофенья.

И стал продираться прочь. Эви еще не появилась.

– Бобби-и! Ты где?

Она выгребла на поляну, побежала, мелькая сандалиями и носками. По ту сторону папоротников мопед буркнул и загрохотал – декрещендо – прочь. Эви застыла.

– Здрасте! Как же я-то теперь? Все ты! Ему завтра в Крануэлл. Мы бы в последний раз...

– В последний раз – что?

Она повернулась ко мне. Глаза у нее горели. Дышала она так же часто, как я. Она возмущенно хмыкнула.

– Все мальчишки – прям гады!

– Н-да, я ему немного подпортил вывеску.

– Рубашка у тебя – ну ой. Прилипла вся.

– Кадет Юэн, Безносое Чудо. Так его в цирке будут показывать.

Снова на меня пахнуло ею, сквозь едкий запах моего собственного пота. Я схватил ее за руку, притянул к себе. Зубы у меня разжались, но сердце бухало, как бешеное.

– Эви...

Лес поплыл.

– Я... хочешь, я для тебя пруд выкачаю?

Кисточки дрогнули. Вытаращился один глаз. Губы округлялись все шире, пока я к ним склонялся.

– Ты послушай!

Я потянул ее к себе; но она была сильнее Роберта и меня отпихнула. И в ужасе дернулась. Я услышал с долины звон церковных часов.

– Третий раз на неделе опаздываю!

Она бросилась в папоротники, я сунулся было за нею, но напоролся голой ногой на чертополох, заплясал и взвыл.

– Эви! Подожди!

– Дак прием уже!

Я разгреб самые очевидные колючки и пробрался сквозь них туда, откуда пришли мы с Робертом. Его брюки и пиджак по-прежнему висели на кусте, рядом валялся ботинок. Я закатал собственные брюки, впопыхах натянул носки, надел ботинки. Эви уже на пятьдесят метров ушла по дороге, когда я был готов рвануть ей вдогонку. Шла шагом, потом припускала бегом, колыхая гривой, потом снова шла. Максимум, решил я, что можно извлечь из нынешнего свидания, – это договориться о новой встрече, и я припустил побыстрей и эффектно затормозил перед нею.

– Вот правильно! Ой, не смотри!

Она подобрала юбку чуть не до пояса. На ней были белые трусики с белыми кружавчиками. Она села верхом на багажник моего велика, и багажник тяжко вздохнул.

– Ты лапка. Нет, правда! Скорей!

Всем своим весом я налег на одну педаль и кое-как столкнул велик с места. Мы завихляли по дороге.