Нагиб Махфуз - Да осчастливит Аллах твой вечер!

— Почему на наш дом обрушиваются одни несчастья?

— Из уксуса меда не получишь, — ответила мать. — Ты же сам...

— Сам?! — возмутился я.

— По правде говоря, я желаю, чтобы они вышли замуж, только ради тебя.

— Если каким-то чудом и появится жених, то что я за них смогу ему дать? — спросил я насмешливо.

Мать вздохнула и ничего не ответила. Я повысил голос:

— А я? Чем я виноват?!

— Уходи, женись и предоставь нас нашей судьбе, — сказала она раздраженно.

— Я даже этого не могу сделать! — воскликнул я с горечью.

Дом несчастий, который я с каждым днем ненавижу все сильнее. Все те же лица, все те же лишения. Будет ли у этой жизни когда-нибудь конец? Фикрия раздражительна, Зейнаб эгоистична. Они не покидают дома из-за того, что злы на весь мир, что в их гардеробе нет приличной одежды. Между тем война продолжается, цены растут, тревоги множатся. Я говорю матери:

— Главная наша беда в том, что мы слишком многое себе позволяем. Мы должны быть крайне осмотрительными в расходах.

— Я делаю все, что в моих силах.

— Отец, да простит его Аллах, не позаботился о будущем!

Как обычно, она встала на его защиту:

— Он был не в состоянии сделать больше того, что сделал.

— Он транжирил деньги, слишком меня баловал и тем самым испортил мне жизнь!

— И ты его упрекаешь за то, что он любил тебя больше всего на свете?!

— Он поступил бы разумней, если бы экономил деньги, чтобы выдать замуж своих дочерей.

— Отец намеревался откладывать для этого часть своей пенсии.

Однажды мой начальник позвал меня к телефону. До меня донесся голос, от которого бурно забилось сердце. Да это Маляк, моя любимая! Она назначила мне встречу в предвечернее время на улице Дворцов. Мы встретились, когда в моем сердце уже угасла последняя искра надежды, после целого года мучительно долгой разлуки. Передо мной снова ее прекрасное лицо, прелестный стан. Смущаясь и стыдясь, она сказала:

— Ты, конечно, меня забыл!

Мы пошли вместе.

— Я никогда не думал, что все так кончится, — произнес я.

— Всякий раз, когда мне делали предложение, я отказывала, но как жить дальше?

— Я виноват перед тобой, Маляк.

— Значит, никакой надежды?

— Если не будет еще хуже!

Она сникла.

— Было бы нехорошо обманывать тебя, — произнес я.

Мы шли молча, словно на похоронах, пока не очутились на площади, где расположена французская больница.

— Я сделаю то, что ты мне укажешь, — пролепетала она.

— Как я могу тебе указывать. Теперь мне остается только винить себя за твои загубленные годы.

Быстро надвигавшаяся темнота давила своей тяжестью, ее не мог рассеять свет уличных фонарей, окрашенных в синий цвет, как того требовали инструкции противовоздушной обороны. Мы должны были расстаться, не доходя до аль-Аббасии. Окончательное расставание, которое унесет с собой все! Мы остановились. Я спросил дрогнувшим голосом:

— По-твоему, я заслуживаю всяческих упреков, не так ли, Маляк?

Она отрицательно покачала головой. Наши руки встретились. Последние слова, что я сказал ей, были:

— Я буду всегда молить о твоем счастье.

Я с трудом оторвал от нее взгляд и ушел. Эта встреча лишь разбередила незажившую рану. Моя ненависть ко всему окружающему возобновилась с новой силой, я даже стал усердным читателем оппозиционной прессы, хотя никогда по-настоящему не интересовался политикой. Я попросил своего друга Али Юсуфа:

— Научи меня, всезнайка. Мне предстоит навсегда остаться холостяком, как мне решить мои мужские проблемы?

Он громко засмеялся — разговор происходил во время прогулки по парку аль-Эзбекийя — и сказал:

— Попытай удачи в кофейнях.

— Но я не переношу ни женщин-профессионалок, ни вина, — проговорил я, теряя надежду.

Тогда он сказал:

— Тебе остается одно — обратиться к Умм Абдо.

— Умм Абдо?! — воскликнул я.

Он спокойно продолжал:

— Она выросла в вашем доме, жизнь у нее не сложилась, и в ней еще что-то есть. Почему не попробовать?

— Но она старше меня на десять лет.

— Я ведь не предлагаю тебе на ней жениться, профессор!

Наверное, во всей вселенной не найдется таких гнилых, захудалых мест, где в то же время обитало бы столько волшебных грез, как старое здание на улице Абу Хода и кафе «Успех» на площади Армии. А что еще, кроме грез, остается одинокому пенсионеру? Если бы мне удалось разжиться деньгами, я совершил бы путешествие по стране — с востока на запад и с севера на юг. А если бы мне неожиданно привалило богатство — от родственника, живущего где-нибудь в Бразилии, то я избороздил бы весь земной шар вдоль и поперек и женился бы на юной красавице, не думая о последствиях. Как сладки и как жестоки мечты! Маляк, ты живешь в каких-нибудь нескольких шагах от меня, а я пальцем о палец не ударю, чтобы быть рядом с тобой. Мы связаны одними воспоминаниями, мы жертвы одного поколения. Сердце мне подсказывает, что ты еще женщина!

Хамада ат-Тартуши радостно сообщил мне:

— Моего сына повысили, он стал генеральным директором.

Поздравив его, я сказал:

— Кофе и сандвич сегодня за твой счет.

— Только кофе! — возразил он решительно.

— Ты все еще живешь со своей супругой как с женщиной?

— Пустой вопрос, — произнес Хамада, засмеявшись.

— Извини, но это для меня важно.

— Когда есть желание, — ответил он лаконично, а потом добавил: — Способность и желание часто не сопутствуют друг другу.

После этого он сказал с сожалением:

— И как это ты остался холостяком? Я не знаю человека, который так стремился бы жениться, как ты.

— Вплоть до последнего года я продолжал содержать семью, — отвечал я с горечью. — Всякий раз, когда зарплата немного повышалась, цены поднимались вдвое.

— Какое несчастье! И Умм Абдо отправилась к праотцам раньше срока!

— Напротив, с опозданием, после того, как перестала быть женщиной!

— Твоя судьба. Что мешает тебе теперь встретиться с Маляк?

Али Юсуф стал преследовать меня взглядом. Я знаю, о чем он хочет, спросить, но делаю вид, что ничего не замечаю. Мы сидели в старинном кафе «Радость», на месте которого сейчас выставка мебели, когда он наконец задал вопрос:

— Как поживает Умм Абдо?

— Это чистейшая авантюра, но она увенчалась успехом, — ответил я, засмеявшись.

— Ну и как? — нетерпеливо спросил он.

— Что сказать? Многолетняя привычка. Я знаю ее с детства, она для меня как часть домашней обстановки. После того как я занял в доме место своего отца, она стала еще больше меня уважать. Должно быть, она очень удивилась, заметив, что я по-новому стал на нее смотреть и иначе разговаривать. Таких вещей не замечают одни идиоты. Она простая женщина, но, к счастью, не идиотка. Когда я до нее дотронулся, она смутилась, отпрянула и учащенно задышала, явно встревожившись. Теперь все идет наилучшим образом, но мне приходится соблюдать большую осторожность.