Дубравка Угрешич - Форсирование романа-реки

– Эна, где ты? – шептал Ян.

– Я здесь… – сказала тихо Эна и повернулась к Яну.

– Эна, Эна… – шептал Ян, целуя ее пальцы.

Теплыми губами он скользил поцелуями по ее руке вверх, добрался до плеча и остановился, глубоко вдыхая ее запах.

– Ježiš Marijá, vy jeste tak strašne penkná… Nadherná… Vla na… Ena, miláčku… Jest tak hedvábná, vy muj vodni kvetina, muj leknin, zeiená tropická liano, ja vas miluju…

Эна слушала, как шуршат его слова, и улыбалась. Ян был ее долгожданной второй половинкой. Близнецом. Все было так, как и должно быть, все совершенно совпало, все линии. Близнецы сразу узнают друг друга, по взгляду, голосу, жестам. Она узнала его в тот же миг, когда случайно (случайно ли?) оказалась с ним рядом. В тот же миг, когда он первый раз посмотрел на нее, она потянула его, смешного и смущенного, за рукав, чтобы он сел.

– A cto já? – спросил Ян, садясь. – Já jsem jako knedlik, ne?

– Как что?! – улыбнулась Эна.

– Jako knedlik, – повторил Ян.

– Как кнедлик?

– Ano, – серьезно подтвердил Ян.

Эна рассмеялась, вместе с ней и Ян. Он смеялся мелким смехом, вполголоса и, размахивая руками, пытался пересказать Эне, как ехал в поезде с какой-то пожилой женщиной, которая, услышав, что он чех, с важностью человека компетентного в географии сказала: «О, знаю – кнедлики!»

Ян смеялся, пытаясь представить Зденку, себя и четырех их девочек как бледную, сделанную из теста семью. А потом ему пришло в голову, что это дурацкое сравнение вовсе не так уж бессмысленно, потому что именно с «теста» все и началось! Зденке было пять лет, а ему четыре, когда они играли в «куличики». Крышечкой от зубной пасты (паста называлась «Perlicka»!) он аккуратно делал «куличики» на Зденкиной голой попе. Он прижимал к ней пластмассовую крышечку так, что появлялись красные кружочки, а нежная кожа внутри них вспухала. Ян и Зденка занимались «куличиками» до тех пор, пока об этом не узнали родители, и их обоих здорово выдрали. А потом Зденкина семья переехала из Колина в Прагу, и он ее забыл…

Эна, свернувшись на постели, улыбаясь, слушала Яна. Она понимала общий смысл, и ей не хотелось прерывать его ради отдельных слов. Он сидел, поджав ноги, и оживленно рассказывал…

Они снова встретились весной шестьдесят восьмого, он был смущенным провинциалом, студентом первого курса, а она пражанкой, воспитательницей в детском садике. Зденка тогда с игривой двусмысленностью в голосе сказала: «Ну что, Янек, опять будем делать „куличики"?» И наделали. Четырех девочек. Как будто бы инстинкт подсказал Зденке, что придут русские и поэтому чехов должно быть как можно больше.

Ян теперь говорил все более возбужденно, как будто ему впервые за долгое время дали возможность выговориться и он боится ее потерять. Эна слушала его, напрягая все внимание, пытаясь понять, а потом, потрясенная силой этой неожиданной исповеди, уже не стремилась понять, а просто неподвижно и тихо наблюдала за Яном, держа его за руку.

Они быстро поженились, потому что Зденка сразу же оказалась беременной. Воспитательница и поэт. У него уже тогда вышел сборник стихов, правда в Колине, но все-таки это был сборник. И почему он сейчас так иронически подчеркивает – «воспитательница»? Или это было не так? Он был робким, неловким, да и стихи не бог весть какими. Зденка же выглядела интересной, привлекательной, она импонировала. И была гораздо опытнее его. Он в этих делах недалеко ушел от опытов с крышечкой «Perli ka». Ян перешел на заочное, устроился работать в издательство. Появился второй сборник, потом третий, он стал вполне признанным поэтом. Зденке это нравилось. А может быть, она просто так говорила. Во всяком случае, ему нравилось, когда она так говорила. До тех пор пока он не понял, что запутался, что вокруг него произошли, давно уже начали происходить очень важные вещи. И тогда он попытался ускользнуть. Зденка своим острым нюхом почувствовала это. И наказала его. Второй беременностью, потом третьей, потом четвертой. Как она старалась создать семейную идиллию, семейные обычаи и ритуалы, что она придумывала, о боже, чего она только не придумывала! Походы по магазинам, посещение всей семьей химчистки, консервирование овощей и фруктов, пикники, поездки за грибами, дни рождения, визиты к родственникам… Она придавала поистине драматическое значение любому событию семейной жизни, каждому детскому поносу, всем их ветрянкам и ангинам, она всегда требовала его полного участия во всем этом. Она была проницательна, она ловила каждый миг, когда на его лице появлялось отсутствующее выражение, и возвращала его к себе таким способом, что ее ни в чем нельзя было упрекнуть. Он соглашался на эту игру, потому что все больше и больше чувствовал себя виноватым. И прав был не он, а она. Ее законы были законами жизни. А его грехом была его рукопись, его роман. Сначала ему снились страницы этого романа, он просыпался ночью как в бреду, повторял слова, собирал их в главы, выуживал из сонного забытья целые страницы, бесшумно, в мыслях, печатал их на машинке, в полусне исписывал и исписывал воображаемые листы бумаги… А потом начал писать, тайно, у себя на работе, по ночам в туалете, испытывая страх и перед Зденкой, чей жизненный инстинкт оккупировал все уголки дома, и перед другими, даже перед самим собой. Он чувствовал себя подпольщиком, который годами тайно делает бомбу, заранее зная, что в этом нет никакого смысла, потому что он никогда не сможет ее использовать. Но он должен был делать это, в этом была для него возможность искупления, это была его месть и его достоинство. Боже мой, ведь пока другие сидели в тюрьмах, он регулярно навещал родильный дом на Подоле, пока другие бастовали, он покупал квашеную капусту на Хавелском рынке, пока его знакомые исчезали после вызова на Бартоломеевскую, он с Зденкой и детьми гулял по Гребовке и Шарке, когда русские оккупировали Прагу, он именно эту августовскую неделю провел со Зденкой в Варне, на Черном море, это было их свадебное путешествие, кстати, за Зденкин счет, пока в Праге к Первому Мая писали лозунги и сжигали флаги, он красил забор на даче у Зденкиных родителей… В то время когда других заглатывал мрак, он – пек куличики! Первая дочь, Яна, родилась 21 мая 1969 года. В тот день сжег себя Ян Палах. Самая младшая, Люция – 7 января 1977 года. В тот день шли повальные аресты из-за Хартии 77. В его дверь никто не позвонил, его досье было чистым как слеза. Кто был прав: Зденка с ее обостренным инстинктом выживания или он со своей постоянной коварной тягой к самосожжению? Она сделала из него человека, образцового отца четырех детей, и теперь он ненавидел ее за это. Преступление, к которому не подкопаешься. Он никогда ничего не узнает, никогда ничего не докажет. Может быть, она все-таки намеренно уничтожила рукопись, зная, что та несет беду.