Валерий Вотрин - Последний магог

Вечером того дня нас принялись спешно грузить в лодки, так что те едва не переворачивались, и переправлять на берег. Порт был недалеко, мы видели его огни. Нам с Языгу удалось погрузиться в одну лодку. Море было неспокойно, нас сильно болтало, плакали дети. На берегу было темно и пустынно. Нас высадили у скал и оставили. Кроме нас, здесь было еще человек пятьдесят. Никто не знал, куда идти. Одно было понятно — мы в стране Огон. Но куда идти? Языгу отвел меня в сторонку и шепотом сообщил, что нужно где-нибудь переночевать, а наутро мы отправимся в нужное место. Мы пошли по направлению к портовым огням, на ощупь пробираясь между скалами. Невидимое море рядом угрожающе ревело, нас обдавало пеной и водой. В ту ночь, мокрые, уставшие, мы ночевали в порту, забравшись в огромное темное строение, полное рыбачьих сетей. Мы почти не спали, прислушиваясь к звукам и шорохам. Нам казалось, что к нам подкрадываются все облекшиеся в плоть грехи земли Огон, легионы черных чудовищ. Поэтому мы почти не спали в ту ночь, надеясь на скорый рассвет.

Но наступил он нескоро. В предрассветных сумерках мы выбрались из строения, в котором провели ночь, и отправились искать выход из порта. Порт был очень большой, и скоро мы заплутали среди огромных ящиков, металлических конструкций и сваленных в кучи сетей. Людей в этот ранний час в порту еще не было, мы были одни. Угрюмые серые строения стояли вокруг, поодаль рос лес корабельных мачт. Злые птицы-чайки с голодными воплями носились над нашими головами.

Каким-то чудом мы выбрались оттуда — и оказались в большом городе. Уже рассвело, по улицам носились машины, ходили толпы людей. Высоченные дома окружали нас со всех сторон. Да, я совсем бы запутался там, потерялся бы, если бы не Языгу. Он, казалось, хорошо знает дорогу. Совсем не заглядывая в свою карту, он вел меня по широкой, как долина, улице. Я поспешал за ним, как жеребенок.

Так мы пришли к дому человека Джованни. Так началась наша жизнь в земле Огон.

Я много думаю. Много вспоминаю теперь. Возраст способствует. Возраст, как душный снежный пласт, обрушился на меня и придавил. Я молод, мне двадцать девять. Но я очень стар. Я даже не знаю, сколько огонских лет исполнилось мне. Однажды я бросил случайный взгляд на свои руки — и увидел, что они покрылись морщинами и старческими пятнами. Я взглянул на себя — и увидел, что стал стариком, седым и древним. А на следующий день незнакомый старик подошел ко мне на улице и сказал, что Топчу обрел последнее имя. Я пригляделся и узнал в этом старике Языгу. Да, это Языгу подошел ко мне на улице — а я даже его не признал. Мы оба одновременно постарели. Я был так поражен, что расплакался, — а он гладил меня по голове и приговаривал: «Ничего, ничего». Знал бы он, как он прав. Ничего — это слово я и сам без конца твержу себе в последнее время.

— Мы лишь недавно узнали, — произнес он, показывая на свою совершенно седую голову. — Кто-то наутро, кто-то ввечеру. А кто-то сразу отправился получать последнее имя. А знаешь, что у многих рука, на которой было поставлено начертание, отсохла? Ну ничего. Ничего.

Да уж, ничего. Большего не прибавишь. Не мы ли хотели избежать общей кары, мы, плоть от плоти земли Магог? Не мы ль думали укрыться в чужих землях? Но земля Магог просто так не отпускает. Теперь у нас лишнее доказательство того, что у магогов была особая миссия. Надо при случае рассказать об этом Сбегу. Он, правда, все равно пропустит мои слова мимо ушей. Он сейчас на отдыхе, прошлое мало его касается. Но пусть хоть узнает.

Тогда я ничего не стал говорить сбегутам о своей встрече с их божеством. Я причинил бы им расстройство, отнял бы надежду. В конце концов, щекотка — не боль. Пускай старик немного поерзает, похихикает. Будет по крайней мере знать, что о нем помнят, что на него возлагают надежды. Возможно, придет день, и он спасет кого-нибудь. Вот чуть-чуть отдохнет, наберется сил и начнет спасать. Раз в месяц я прихожу к нему, приношу конфеты. Мы долго сидим на его постели и разговариваем. Он не сумасшедший, он все прекрасно понимает, только не хочет вспоминать о тэнгэрах и о том, как попал сюда. Время от времени жалуется на щекотку, ворчит на поклонников, уговаривает меня все им рассказать. Я даю обещание, а в следующий приход все повторяется снова. Медицинская сестра сообщает, что он с удовольствием лакомится моими конфетами. Не коснулась его и внезапная старость. Он на особом положении. Он размещается в отдельной палате, в отдельном покое. Он помещен сюда на отдых. Пусть набирается сил, думаю я. Пусть отдыхает.

Не знаю, что произошло с той девочкой. Лети — так ее, оказывается, звали. Ее мать сама нашла меня, чтобы поблагодарить. Говорила, что, когда Лети вырастет, она отдаст ее в увертет, где учат разным наукам. А сама девчонка вообще не помнила того случая. От страха все позабыла. Не знаю, что произошло с ними потом. Много времени прошло. Возможно, бедствие не коснулось их, и они не состарились. Надеюсь, что так.

Смешно, но одно время я думал, что прожил жизнь только для того, чтобы спасти эту девчонку. А еще раньше я думал, что живу для того, чтобы доносить до магогов слова Великого Духа Балбана. А еще раньше — для того, чтобы встретить Нишкни. Жизнь так длинна, что в разные годы успеваешь увидеть ее смысл по-разному. Жизнь так коротка, что не успеваешь понять, зачем жил.

Прошло уже много времени с тех пор, как до меня дошли последние вести из земли Магог. Человек, который мне их сообщил, сорокалетний глубокий старик, едва прибыв в страну Огон, отправился из моего госпиталя на небеса получать свое последнее имя. Мне он успел сказать, что в земле Магог никого не осталось. Селенья стоят пустые. Табуны одичавших лошадей бродят по степям. Но тэнгэры Затворных гор все так же строго охраняют опустевшую землю. Только теперь сложнее проникнуть туда, чем выбраться оттуда. Земля Магог совсем сокрылась и стала недостижимой.

Все эти годы я думал, что поступил неправильно. Хотел вернуться, пытался все забыть. Теперь мне стыдно, что я хотел забыть обо всем. Так стыдно, что, когда позапрошлой ночью Нишкни явилась мне во сне, я пал перед ней на колени. Я думал, что она снова будет молчать, уже приготовился к этому. Чего я не ожидал, так это того, что она заговорит. Все эти годы она молчала, лишь смотрела укоризненно. Нестерпимо больно было выносить этот взгляд. И вдруг — первые слова. От изумления я чуть не проснулся. Но ее рука опустилась на плечо и удержала меня во сне.

— Шепчу, — раздался ее голос, — знай, что я сердилась на тебя не за то, что ты покинул страну. Тэнгэр открыл мне, что тебе суждено погибнуть от злой хвори. И хотя сама я была готова умереть, я была не готова потерять тебя. Поэтому тебе было сказано покинуть страну, поэтому тэнгэр явился тебе. Но после ты пошел и говорил перед бегом. Ты поднял людей. Зачем ты это сделал? Тебе не следовало делать этого, Шепчу.