Людмила Петрушевская - Мост Ватерлоо (сборник)

Сестра же Лешки Тамара глубоко и горько задумалась, видимо, над своей судьбой в селе Заполье, даже однажды назвала себя с улыбкой «злая золовка», а затем начала активно внушать дураку Лешке мысль о том, что Дениска-любимец не его сын. Таковы развлечения в белых домах. И их мать ее поддержала.

Лешка сопротивлялся долго, пил, бил Веру по голове, перешел на работу экспедитором, так как из-за руля его погнали, на автопредприятии считалось, что да, пить можно, но только после рейса, а никак не до. Пей, да не попадайся, таков был девиз, а Лешка попался, и не раз.

Вера в эти поры перешла работать в магазин простой продавщицей, чтобы как-то обеспечить себя и семью, Леша не приносил денег совсем, и вот в эти-то времена она родила еще дитя, девочку Катю (эта точно наша, — сказали мать Леши и его злая сестра), однако у Катечки паяло тоже было заметно уже в роддоме, но глаза были красивые, открытые, чисто голубые, как у Андрея Карловича. Так как Дениска и Катя были на одно лицо, Вера стала опять твердо сомневаться в немецком происхождении Дениса, но обезумевший Лешка, увидев в Кате опять-таки повторение пройденного, вообще сошел с катушек и переселился к какой-то сволочной бездетной девке, которая смотрела ему в рот, кивала и слушала его пьяные речи беспрекословно, так он с ней всюду и ходил, он впереди с речами, она сзади, как магометанская жена.

А Вера осталась продавщицей с двумя детьми торговать разбавленной сметаной и сосисками, дома еда была, но, как только Леша подал на развод, Вера тут же подала и со своей стороны на алименты.

Лешка что-то пытался говорить на суде, что дети не его, сестра и мать тоже дежурили около судьи, однако Вера выиграла, начала получать алименты. И вот тут началось с детьми.

Дениска в пять лет стал совершенно неуправляемый, бесился, бил трехлетку Катю, кидался в цепных собак кирпичами, причем стоя на месте и целеустремленно, так что они готовы были удушиться, пытаясь его достать, затем он приносил из детсада матерную речь, и особенно сорвался с цепи, когда отец пришел поговорить с Верой по-человечески, Вера достала бутылку, сели, выпили, Леша просил бывшую жену отказаться от алиментов, он сам будет платить столько же, ему это было зачем-то нужно — он оформлялся водителем на нефтяную вахту в Тюмень, а туда брали только безупречных по анкете, он собирался утаить предыдущий брак. Так он объяснил совершенно невинно.

Вера буквально остолбенела от этих слов я не сказала ни да ни нет, а вот дети стали липнуть к отцу, особенно Дениска, он лез к папке на колени, мешал ему говорить и выпивать, гладил по жесткому подбородку, дергал за нос, наконец, когда отец дал ему по рукам, зарыдал, и Вера, с трудом оторвав его крепенькое тельце, понесла ребенка спать.

Алексей тоже пошел за ними в спальню, ведя Катю за ручку, мужик, видимо, решил так или так добиться своего, и они семьей дружно раздели детей и уложили их, Алексей как отец посидел, держа Дениску за ручку, и тот все плакал, все проверял, тут ли папка, даже рука затекла у отца, но он терпел, пока Дениска не заснул, а потом ушел к Вере в большую комнату и тут, в расстроенных чувствах, глаза врастопыр (подумал все-таки, что Денис его сын), тут он завалил Веру по старой памяти на диван, Вера расплакалась и поддалась чужому мужику, и опять-таки напрасно, так как к ней ночами уже ходил один солидный мужчина-сосед из соседнего такого же белого дома, этот мужчина при больной жене давно ночевал один в боковушке и нашел путь к Вере буквально сквозь забор. Он пришел и этой ночью, когда Леша отвалил и были погашены все огни, солидный немолодой мужчина, он пришел, сразу лег к Вере и стал удивляться, почему это она вся горит и такая потная, не больна ли, а Вера сказала «от горя».

И через два месяца, когда Леша уехал работать вахтенным методом, Вера стала получать алиментов в два раза больше, то есть Алексей хотел ее обмануть. Ему угрожала огромная зарплата, и он простодушно думал сэкономить на алиментах, вот оно в чем заключалось.

Однако теперь уже маленький Денис не слушал никаких доводов, что папка уехал, и кричал ночами каким-то особенным диким криком, ровно в то время (догадалась Вера), когда отец в ту ночь укладывал его спать, ровно в полдвенадцатого. Мальчику невозможно было ничего объяснить — ни теперь, ни, видимо, в будущем, и он сам не в силах был понять, что его мучает — пока ему не встретилась однажды злая Тамара на улице, они поздоровались с Верой, Вера сказала «поздоровайся со своей тетей», Дениска набычился, промолчал, чуя зло, и тут Тамарочка брякнула, что он не сын Леше и ей никакой не племянник, злая золовка. Парень сразу поверил, маленькие тут же верят тому, что им говорят посторонние.

И в шесть лет Дениска затих, больше не кричал ночами, отлюбил, видимо, свое. Однако воспитательница в детском саду однажды пожаловалась Вере, что ваш мальчик какой-то как ненормальный, бьет и бьет детей, никого буквально не жалея. Как-то так сказала, никого не жалея.

Вера в ответ заплакала над своей судьбой, держа Дениску за ручку. И они тихо пошли домой, мама и сынок, а что оставалось им делать.

Маленькая, худенькая студентка подружилась с большой и высокой, но как подружилась, не на равных, конечно. Большая и высокая, уверенная, обеспеченная всем — голос (сопрано), слух, внешность нефа, большая грудь при тонкой талии, лень и расхлябанность в быту, то есть имелось абсолютное превосходство во всем, своя квартира с мужем, ребенок, беспокойный сынок, затем она поет на всяких свадьбах с ансамблем, репертуар самый низменный, какие-то песни без слов, правда, и без музыки, только ритм, причем уже известные песни, скопированные с телевизора, ну что любит толпа и пьяная публика, к примеру песенка о кабриолете ни к селу ни к городу, никто среди этих даже не знает что почем, кабриолет. И эта большая — у нее грудь до пояса, икры могучие, волос проволокой, глаза крупные, как крутые яйца, рот толстый, откуда такое негритянское диво в русской глуши — вот эта большая и присмотрела себе внезапно подругу со своего же курса, тихую как индуска, такую худую, что согнуть ладонью — нате вам. Отставила свою прежнюю подругу, преданную до подлости, которая собирала сплетни и доносила до своей певички, а потом вдруг оказалось, что и все подробности жизни этой певички тоже известны, и достаточно широко, по всему курсу и по всему институту, и чуть ли не по всему городу, если кого это интересовало, жизнь исполнительницы попсы на свадьбах средней руки.

Проверить данный факт, правда, было невозможно, но третья их подруга (маленький сын правильно их называл «твои подлюги», не выговаривая букву «р») — третья подруга наконец открыла певичке глаза на все обстоятельства и даже предложила: давай скажи, что ты ходила к психиатру, и только ей. Сказала. И что — проверить все равно невозможно, ни от кого впрямую ничего не услышишь, никакой информации, только опять-таки эта третья подлюга, подруженька, доносит, что весь курс в курсе, все говорят, что Мара сошла с ума, так. Но не ты ли и разнесла?