Роберт Пирсиг - Лайла. Исследование морали

Если тебя спросят: «Как вы себя чувствуете?», то нельзя ответить: «Прекрасно!» Это посчитают за симптом самовнушения. Но нельзя также сказать: «Паршиво!» Они вам поверят и увеличат дозировку успокоительного. Нужно говорить: «Ну… мне кажется, что я иду на поправку…» с униженным и заискивающим видом. И тогда это вызывает улыбку.

Со временем такая стратегия обеспечила Федру достаточное количество улыбок, и его выпустили. Он стал менее честным и большим конформистом в отношении текущего культурного статуса, но ведь этого в действительности всем и хотелось. Это дало ему возможность выйти на волю, вернуться в семью, на работу и снова занять определённое место в обществе. Эта новая личность конформиста, играющего некую роль, бывшего пациента из душевнобольных, который умеет вести себя так, как ему говорят, и не протестует, стала в некотором роде постоянной сценической ролью этой личности, которую он не переставал играть.

Решение было не очень удачным — вечно играть эту роль перед людьми, с которыми некогда был честным. Практически стало невозможно делиться с ними чем-либо сокровенным. Теперь он чувствовал себя ещё более изолированным чем в психдиспансере, но с этим уж ничего не поделаешь. В своей первой книге он изобразил эту изолированную роль в качестве рассказчика, человека, которого любят, так как он вполне узнаваем как нормальный, но у которого есть трудности в жизни, ибо он утратил способность относиться к ней честно. Эта изоляция косвенно привела к разрыву с семьей и стала причиной того образа жизни, который он ведёт сейчас.

Теперь, годы спустя, он стал меньше сетовать на то, что с ним было в психдиспансере и стал понимать, что психиатры и полицейские, разумеется, нужны. Кто-то ведь должен заниматься дегенеративными формами общества и интеллекта. Но надо понять следующее: если уж собираешься заняться преобразованием общества, то начинать надо не с ментов. А коль хочешь перестроить общество, то браться надо не за психиатров. Если вам не нравится нынешняя социальная или интеллектуальная система, то лучшее, что можно сделать, это держаться подальше от психиатров и ментов. Их надо оставить напоследок.

А с кого же тогда начинать? … С антропологов?

Вообще-то совсем не плохая мысль. Антропологи, если они не слишком навязчиво «объективны», то имеют склонность интересоваться новым.

Эта мысль впервые появилась у Федра в горах под Бозменом в Монтане, где он начал читать литературу по антропологии. Там он и познакомился с мыслью Руфи Бенедикт, что лучшее решении проблемы ведуна из племени Зуньи было бы в том, чтобы отправить его в одно из равнинных племен, где его темперамент гораздо больше пришелся бы ко двору. Что же получается? Послать умалишенного для лечения к антропологам вместо психиатров!

Руфь Бенедикт считала, что психиатрия запуталась с самого начала, приступив к исследованию фиксированного перечня симптомов, а не к изучению истории болезни тех душевнобольных, характерные реакции которых отвергаются обществом. С этим соглашается другой антрополог Д.Т. Кэмпбелл, говоря: «Подспудно лабораторный психолог по-прежнему полагает, что его однокашники второкурсники являются адекватной основой для изучения общей психологии человека.» Он говорил, что для социальной психологии эти тенденции в весьма значительной мере ограничены из-за противостояния антропологической литературы.

Подход психиатра заключался бы в том, чтобы проанализировать детство ведуна и выяснить причины его поведения, показать, почему он стал подглядывать в окна, убеждать его во вредности этих действий, и если бы тот продолжал заниматься этим, то возможно «посадить его за решетку для его же блага». А антрополог с другой стороны, мог бы изучить жалобы человека, найти такую культуру, где подобные проблемы решены, и послать его туда. В случае с ведуном антропологи послали бы его на север в племя чейенн. Если кто-то страдал от сексуальной озабоченности у викторианцев, то его можно послать на Самоа по Маргарет Мид, если паранойя — то в одну из ближневосточных стран, где к таким проблемам относятся гораздо терпимее.

Антропологи снова и снова убеждаются в том, что безумие обусловлено культурой. Это бывает во всех культурах, но у каждой культуры различные критерии определения его состава. Клюкхон упоминает одного старика сицилийца, едва говорящего по-английски, которого доставили в больницу Сан-Франциско с незначительным физическим заболеванием. Стажер, принимавший его, обратил внимание, что тот всё время бормотал о какой-то женщине, околдовавшей его, и что это подлинная причина его страданий. Стажёр сразу же поместил его в психиатрическую палату, где того продержали несколько лет. А в среде итальянцев, где он жил, все люди его возраста верили в колдовство. Это было «нормально», ничего необычного. Если же кто-нибудь из круга стажера, в экономическом и культурном плане, пожаловался бы на то, что его преследует колдунья, то это правильно было бы истолковано как признак умственного отклонения.

О культурном соотношении симптомов безумия писали и многие другие ученые. М.К.Оплер выяснил, что в Ирландии пациенты шизофреники беспокоятся по поводу греха и вины в связи с сексом. А у итальянцев этого нет. Итальянцы чаще жалуются на ипохондрию и телесные недуги. Среди них же чаще проявлялся открытый вызов властям. Клиффорд Гиртц отмечает, что у жителей Бали сумасшедшим считают того, кто подобно американцам, улыбается без причины. В одном из журналов Федр нашёл описание различных психозов, которые выделялись на основе культуры: индейцы Чиппева-кри страдают от уиндиго , одной из форм каннибализма, в Японии распространено му , проклятие вслед за укусом змеи, среди полярных эскимосов — пиблоктог , раздирание одежд и беганье по льду, а в Индонезии — знаменитый амок , задумчивая депрессия, которая сопровождается опасными взрывами насилия.

Антропологи выяснили, что шизофрения проявляется сильнее среди тех слоёв населения, у кого самые слабые культурные традиции: наркоманов, интеллектуалов, иммигрантов, студентов-первокурсников, новобранцев в армии.

Обследование иммигрантов из Норвегии в штате Миннесота, показало, что за четыре десятилетия уровень госпитализации с умственными расстройствами у них гораздо выше, чем у американцев не иммигрантов или норвежцев в Норвегии. Исаак Фрост выяснил, что в Англии психозы часто развиваются у домашней прислуги из иностранцев, как правило в течение первых полутора лет после прибытия в страну.

Эти психозы, являющиеся крайней формой культурного шока, возникают у этих людей потому, что культурное определение ценностей, лежащее в основе их здравого смысла, изменилось. И вовсе не осознание «правды» поддерживало в них здравомыслие, а уверенность в своих культурных директивах.