Елена Римон - Кто найдет достойную жену, или опыты понимания текстов

Студентка — небольшая, круглолицая, востроглазая, в колледже изучает, кажется, компьютеры. Выглядит лет на семнадцать, но на самом деле ей двадцать три, она мать троих детей. Выпускница ортодоксальной религиозной школы для девочек «Бейт-Яаков»; литературу в школе не изучала, а в колледже взяла этот курс, чтобы заполнить дыру в расписании, и от меня впервые узнала о существовании таких жанров, как роман, поэма и трагедия. Она не сразу поняла, чем мы занимаемся, но довольно быстро освоилась и тогда начала высказываться так, что я старалась за ней записывать.

— Это очень мужские стихи, — сказала она. — Прочитав их, я увидела: чтобы их понять, нужно найти к ним какую-нибудь женскую параллель. Стала искать и нашла: это роды. Когда я рожаю, я чувствую именно то, что здесь написано: будто бы я сражаюсь с какой-то исполинской нечеловеческой силой и знаю, что, с Божьей помощью, смогу ее победить, — то есть, как сказано в Мишлей, «препоясываюсь силой и облачаюсь могуществом»! Да, именно так: в этот роковой час сама я себе кажусь необъятно огромной, сильной, мощной… и счастливой. Роды — это возвышенный опыт, я дорожу им и желала бы, с Божьей помощью, испытать его еще много раз. Я всегда это чувствовала, а теперь, благодаря Пушкину, осознала и поняла. Надо же, оказывается, кроме Торы бывает еще литература, и это так классно!

Тут остальные замужние студентки призадумались, сочувственно закивали и постановили: «Да, ты правильно все сказала, и прекрасно это выразил русский поэт Пушкин: Эшет хайль ми имца!».

Лермонтов в Иерусалимском колледже для девушек.

— Как переводит Давид Шимони.

— Вот, — говорю я, — настоящий романтический герой. Он ищет недостижимой гармонии: покоя в буре, шалва ба-саара. Но в нашем мире это невозможно, и потому романтический парус никогда не достигнет гавани, он вечно будет в пути…

— Ну почему же, — возражают студентки, — в нашем мире такое тоже возможно. Есть такая гавань: это Эрец-Исраэль, наша страна! Затишье в эпицентре урагана, покой посреди бури — это и есть мы, это наш город, это Иерусалим…

А вот пример понимания как отвержения — тоже интересного и плодотворного.

В Иерусалимском колледже для девушек я с этого года веду обзорный курс зарубежной литературы. Вообще-то в израильских университетах и колледжах (в отличие от российских) этот предмет читают редко. Но в религиозном учебном заведении он выглядит особенно проблематично. Почему? Потому что любой курс такого рода начинается с античной литературы. А античная литература должна начинаться с древнегреческой мифологии. А для религиозных евреев, в связи с особенностями нашего монотеизма, даже упоминание о чуждых богах и богинях, как и о всяких там нимфах и силенах, — это авода зара, идолопоклонство. С другой стороны, в государственных религиозных школах программа по литературе, составленная Министерством просвещения, включает «Антигону» Софокла и пересказ «Одиссеи». Израильских учителей, которых готовит наш колледж, программа не слишком обязывает, но они все же должны иметь о ней некоторое представление.

Я предполагала, что будут сложности, но, как оказалось, их недооценила. Одна студентка, услышав про войны богов, сказала с отвращением: «Аваль зе негед яhадут!» («Но это несовместимо с иудаизмом!») — и больше не пришла. Другие остались, но я чувствовала, что они просто мучаются — так им это было неприятно. А я люблю, чтобы студентам заниматься было приятно. Я поделилась своими проблемами с завкафедрой, и та решила устроить совещание вместе с главой колледжа, известным знатоком галахи. Выяснилось любопытное обстоятельство, о котором, правда, я и раньше догадывалась: сопротивление идет не сверху, а снизу. Просветительская парадигма «юность/старость» (типа «косные пожилые раввины зажимают свободную мысль молодежи») здесь не проходит. Начальство как раз отнюдь не против того, чтобы в академических целях девочкам рассказывали и про античную мифологию, и про гностику, и про христианство. Но студентки не желают все это изучать, так что надо как следует подумать, под каким галахическим соусом им это подать. И после долгих раздумий решено было на будущий год сразу начать курс зарубежной литературы с уроков галахи — привести авторитетные источники, которые бы убедительно доказали, почему достойным еврейским женщинам можно, а подчас даже нужно изучать античную литературу.

Но я хочу понять, почему все-таки против нее выступают сами студентки, а вовсе не раввин. Одна очень неглупая девушка мне сказала:

— Я пришла учиться именно сюда, а не в университет, потому что сама знаю, сколько прорех в моем образовании. Когда мне будет сорок лет и я буду знать хоть четверть того, что знает почтенный рав, глава колледжа, — тогда я, может быть, даже смогу получать удовольствие от изучения идолопоклоннических мифов. Но сейчас я чувствую, что это мне мешает. Эти знания для меня сейчас не только не первоочередные — они представляются мне лишними и вредными.

Это заставило меня задуматься над некоторыми общими местами, повторяемыми так часто и с такой легкостью, — например, над тем, что называется «открытостью»: до какой степени люди открыты разным текстам, и нужны ли они им? Почему у религиозных студенток возникают проблемы с секулярной литературой? Потому что у них не выработана эстетическая дистанция по отношению к текстам, и нет никакой потребности ее устанавливать. В школе они из года в год анализировали классические комментарии к Писанию, у них большой опыт интерпретации текстов, они многое понимают и чувствуют — особенно тонкости сюжетной логики, систему метафор, ритм. Все это они схватывают очень хорошо (как правило, лучше, чем в светском учебном заведении), но при условии, что могут вписать себя в текст, а текст — в свою систему ценностей, — и совершенно не готовы усваивать то, что им чуждо. И попробуй их заставь…

В университете студенты достаточно равнодушны и всеядны: Гомер так Гомер, Флобер так Флобер, мало ли что там есть в программе, лишь бы читать поменьше. Религиозные студентки в этом отношении гораздо активнее и хорошо знают, что им требуется: конечно, они хотят получить диплом и даже, кажется, любят учиться, но важнее всего для них — собственная личность. Поэтому они проявляют то, что Фуко называл «заботой о себе», и очень требовательны в выборе текстов.