Борис Екимов - Частное расследование

Лаптев не знал Балашову, но, даже не зная, по слухам, относил ее к разряду не очень серьезных женщин, симпатичных, легкомысленных, простоватых. Такая и без злого умысла, по глупости, могла наболтать с три короба.

В общем, ничего утешительного Лаптев пока на руках не имел. Но предаваться отчаянию тоже не имело смысла, потому что была одна зацепка. Подпорки она называлась. Если дом стоит прочно, его не подпирают. А если с одной да с другой стороны начинают его укреплять да поддерживать - дело нечистое.

Балашову увольняли за нарушение дисциплины - подтверждением тому пригоршня выговоров, но это был, оказывается, лишь повод, а на самом деле - за воровство, если вещи своими именами называть. А на самом-самом деле даже не за воровство, не только за воровство, а за более страшное, о котором теперь и вслух говорить не хотят.

Все эти подпорки не нравились Лаптеву. И он жалел о неудачном разговоре с директрисой, слишком коротком, чтобы хоть малое выяснить. Но разговор, конечно, будет иметь продолжение. К этому Лаптев и готовился, когда его вызвал редактор.

Дядя Шура Лаптеву и сесть не предложил, а долго глядел на него в упор маленькими, из-за очков злыми глазами.

- Ты что, пьяный? - наконец спросил он.

Лаптев лишь плечами пожал, усмехнулся.

- А тут смеяться нечего, - сказал редактор. - Только одно объяснение, что ты или пьяный, или сумасшедший, - и выдержал паузу. - Мы с тобой о чем вчера говорили? Битый час о чем я тебе толковал? Ты ничего не понял?

- Я же не могу за один день все сделать, - начал оправдываться Лаптев. Составил я список комбайнеров.

- Иди ты со своими комбайнерами знаешь куда... И дурачка здесь не строй. Я тебе не про комбайнеров... Хотя тебе ими... ими надо заниматься! - редактор даже приподнялся над стулом.- За это тебе деньги платят! А не за то, чем ты занимаешься. Я тебе русским языком вчера сказал: не трогай эту бабу. Она сама во всем виновата, пусть и обчищается. Говорил я тебе?

- Говорили.

- Запретил я тебе этим заниматься?

- Ну-у, а здесь получилось дело такое... - начал Лаптев.

- Не нукай! - оборвал его редактор. - Не ты запрягал, не тебе нукать. Пока вот здесь, - ухватился редактор руками за стол,- сижу я. И ты будешь выполнять то, что я тебе говорю, а не то, что тебе в голову взбредет. А иначе ищи себе другую работу. Понятно?

- Понятно, - почти равнодушно ответил Лаптев и спросил: - А что случилось?

- Ха!- восхитился редактор. - Ну, ты даешь! Ведь я у тебя спрашиваю. Я! Мне из райкома звонят, Пулин звонит и говорит: "Не надо заниматься Балашовой, без вас занимались, разобрались и приняли решение". Я ему, как дурак, отвечаю: "Мы не занимаемся, вставал такой вопрос вчера, но мы решили не вмешиваться". Он мне сразу и выдал: "Ни черта ты, - говорит, - не знаешь, что у тебя в редакции делается. Твой сотрудник только сейчас целый допрос директору школы устроил". Тут я и... - развел редактор руками, - как рыба... Вот так. Так ты меня перед Пулиным дураком и выставил. Спасибо.

Редактор надолго замолк, отвернулся, глядел в сторону. Наконец он решил, что с Лаптева достаточно, - тот сопел, вздыхал, переминался с ноги на ногу, покраснел.

- Вот так с вами работать, - проговорил дядя Шура мягче. - Вы портачите, а мне вот сюда, - похлопал он себя рукой по загривку. - Вот так получается. - Он подпер рукой мягкую щеку и спросил с нескрываемым любопытством. - А чего ты все-таки туда полез? Зачем? Ведь я ж тебе сказал...

- Я должен выяснить, в чем дело, - ответил Лаптев.

- А зачем выяснять? Она тебе кто, вот так, откровенно. .. Ты что, к ней тоже похаживал? А? У-у, хитрый жук. . .

Лаптев смутился. Правду объяснять было бы долго и не нужно, и потому он ответил просто:

- Мне надо выяснить, виновата ли она. Разобраться. И я разберусь.

- Чего, чего? - недоверчиво спросил редактор.- Ты опять за свое? Ты... Ты... действительно... - поднялся он.

- Да, мне надо разобраться, и я разберусь, - монотонно повторил Лаптев и набычился, увидев, что редактор идет к нему.

Дядя Шура взбесился. Он и кричал, и кулаком по столу молотил, и вздымал руки, и куда-то указывал, и посылал - все было.

В коридоре и по другим кабинетам слышен был по-бабьему тонкий, даже визгливый в крике дяди Шурин голос. И сотрудники редакции поеживались, представляя, как неуютно сейчас дяди Шуриному собеседнику.

В потертом до блеска синем мешковатом костюме стоял Лаптев посреди светлого, зеленью уставленного кабинета. Стоял, безвольно опустив голову. Мослатые кисти, как у подростка, выпирали из рукавов. Глаза на полу что-то разглядывали. Крутой лоб морщинился. Лицо покраснело, шея и даже лысина. В общем, виноватый человек стоял, всем видом каялся. И, глядя на него, редактор полегонечку утих, спросил:

- Ты теперь все понял?

- Понял, - негромко ответил Лаптев.

- Вот так, - удовлетворенно сказал дядя Шура. - Пока вас на бога не возьмешь, толку не будет. Вы ж не понимаете. Ну, иди и гляди мне...

Лаптев пошел к себе.

Весь этот крик и шум был неприятен, конечно, но и желанного - какого редактор хотел - действия на Лаптева он не оказал. Так что зря дядя Шура орал и зря радовался. Он просто не знал Лаптева.

Лаптев не был упрям, нет. И настырным не был. Он очень любил спокойную жизнь: на работе делать свою работу, делать ее хорошо, насколько сил хватит; после работы отдыхать: глядеть телевизор, разговаривать с Алешкой и женой, если мясо попадется, лепить и есть пельмени, желательно со сметаной. Можно книги почитать, интересные. По садоводству, огородному делу или вообще про природу, зверей, путешествия. А с весны до осени, все теплое длинное лето с апреля до октября, Лаптев любил работать на даче. За два года он успел обзавестись дачкой, построить там деревянную халабуду, посадить огород и сад, бахчу он держал отдельно.

Сад был заложен серьезный. С хорошими яблонями: "мекинтош", "симиренко", "джонатан", "звездочка" - Лаптев яблоки любил. Пара груш была посажена, абрикосы, черешня, вишня. Конечно, виноград. Один сорт ранний - "жемчуг Сабо". Средние - "лупоглаз" да "черный дубовский". Ну и поздние: "казбинка", "крюковский", "пухляковский белый". Для вина Лаптев завел "ркацители" и "саперави". Винограда был полный набор. Было бы глупо жить на юге и не иметь винограда.

Но пока подрастали деревья, Лаптев овощами серьезно занимался. Картофель завел "приекульский" и "харьковский" и снабжал этим ранним картофелем всю редакцию. Огурцы у него были тоже хорошие: и поесть, и в банки закрутить, и раздать доставало. Помидоры на зависть удавались, особенно "бычье сердце". И перец был неплохой, синенькие. Арбузов на бахче тоже хватало.

И дело было, конечно, не в везучести, а в руках, которых Лаптев не жалел, в труде. Он пропадал на даче и бахче все свободное время. Дотемна.

Это была жизнь. Зимой, правда, можно было ходить на рыбалку. Но летом все равно было лучше. На зеленой теплой земле, на легком ветерке, под ясным солнышком.