Василий Голованов - Завоевание Индии

Горестная участь отряда Бековича долго была памятна народу русскому, и долго в память о том начинании жила на Руси поговорка: «Пропал, как Бекович».

Так бесславно окончился задуманный Петром первый русский поход на Индию.

Но был и второй.

Заговор честолюбцев

Стоит нам упомянуть о втором русском походе на Индию, как возникает проблема. Ибо, предполагая, что русская история нам более или менее известна, предполагая, более того, что нам более или менее ясна логика ее движения, мы рискуем зайти в совершеннейший тупик относительно того, когда бы такой поход мог состояться. Потому что движение России на Запад, овладение Прибалтикой, Белоруссией, раздел Польши – все это вписывается в логику развития империи, имеет свое обоснование во времени, свои вехи (битвы, дипломатию), своих героев. Точно так же, как продолжавшиеся целое столетие (от Екатерины II до Александра II) Русско-турецкие войны; так же, как вовлечение России в восточные дела через присоединение киргиз-кайсаков и Русско-персидские войны, что закономерно привело к завоеванию всей Средней Азии, покорению Хивы в 1873 году и окончательному выравниванию пределов империи по южной границе Туркестана в 1881 – 1883 годах. Даже такое рискованное колониальное предприятие, как основание Порт-Артура и овладение Маньчжурией, закончившееся Русско-японской войной и, как следствие, «втягиванием» в пределы гигантского тела империи слишком слабых и уязвимых колониальных отростков. Все это вяжется одной логикой, особой формой русского колониализма (приращение империи за счет близлежащих «окраин»), а все, что этой логикой не связано или ведет к нарушению целостности, округлости формы, – чревато почти немедленными драматическими последствиями. Поход на Индию был, как мы видим, совершенно вне этой логики.

Даже в начале XVIII века он мог быть только фантазией Петра, внезапно получившей дополнительные стимулы (посольство Ходжи Нефеса) и в результате обернувшейся авантюрой и крахом всего предприятия. Однако (!).

Сколь бы ни был неудачен поход Бековича, как бы тщательно ни скрывалась его «индийская» подоплека, это поползновение империи Российской на восток не ускользнуло от внимания англичан. Когда же через несколько лет Петр I лично возглавил Персидский поход (1722 – 1723), недвусмысленно, таким образом, обозначив еще одну область российских интересов в Персии и Закавказье, англичане, уже тогда мечтавшие о всемирном торговом преобладании, встревожились не на шутку. Немедленно в ход была пущена тайная дипломатия. Англия обратилась тогда к турецкому султану: «…русский государь хочет овладеть не только персидскою, но и всею восточною торговлею, вследствие чего товары, шедшие прежде в Европу через турецкие владения, пойдут через Россию, и тогда англичане и другие европейцы выедут из Турции, к великому ущербу короны султановой. Поэтому Порта оружием должна остановить успехи русских на Востоке; и если Порта объявит России войну, то получит денежное вспоможение не только от короля, но и от всего народа английского» [8] . Однако в 1722 – 1723 годах русские и турки воздержались от войны и, воспользовавшись слабостью Персии, к обоюдному удовольствию переделили Закавказье, после чего Петр окончательно отказался от «восточного» проекта, очевидно даже не заметив, что Англия – главный торговый партнер России, – всегда готовая назваться «союзником», во всем, что касается «восточных вопросов», занимает последовательно антироссийскую позицию. Петр, повторяю, мог этого не заметить, но в начале XIX века двоякая позиция Англии стала для русской дипломатии очевидна.

Таким образом, «поход на Индию» лежал бы не только вне логики развертывания империи Российской; он привел бы к прямому конфликту с Англией, которого Россия, несомненно, избегала, поскольку именно на Англию была во многом завязана российская торговля и, следовательно, интересы купцов, промышленников и очень многих видных особ в государстве. И вообще, в то время иметь своим противником Англию, государи мои… Что хотите, но только не это! Однако ж тот, кто решился на второй индийский поход, пошел не только супротив логики развития империи Российской, но и на прямой конфликт с Англией, наперекор всему ходу развития России, словно хотел дать ему совсем другой смысл и другое направление.

До Первой мировой войны на открытую смертельную схватку с Англией в Европе решился лишь Наполеон. В результате вся Европа была потрясена и обескровлена этой смертельной борьбой до последнего громового вздоха под Ватерлоо.

Но в России – откуда Наполеон? Ни один российский император непредставим рядом с этой фигурой! Кроме одного.

Это – Павел I.

Самый «темный», «неразъясненный» из всех российских самодержцев, исполненный неясных, грандиозных, но так и не свершившихся планов, после убийства в марте 1801 превращенный в карикатуру, в исторический анекдот.

Урод – сын урода. Самодур. Солдафон. «Калигула» (Пушкин). Бессмысленный тиран. «Сумасшедший».

Но (!). Царь-рыцарь. «Романтический император» (Пушкин). «Помилователь» (Александр Радищев). Гроза генералов, любимец солдат. Покровитель наук и земледелия. Наконец – глава высокой духовной миссии, Великий Магистр мальтийского ордена св. Иоанна Иерусалимского.

Воистину, русская история не знала фигуры более противоречивой! Четыре года павловского царствия (1796 – 1801) исполнены бурным реформаторством, первейшая, очевидная цель которого – «опровергнуть» все основания и итоги «лукавого и развратного» царствования ненавистной матери, Екатерины. Отсюда – мгновенная амнистия всем екатерининским вольнодумцам (Александр Радищев, Николай Новиков) и даже польским повстанцам (Тадеуш Костюшко); отнятие жалованных Екатериной II привилегий дворянству; дарование крестьянам трехдневной (только!) барщины; попытка поставить на место гвардию, бывшую душою всех дворцовых переворотов XVIII века, и вместе с тем – самовластье, жестокость, подозрительность, мелочность, непредсказуемость… В Павле как бы сходятся ток и противоток русской жизни; в чертах его то и дело проступает лик фонвизинского Стародума, критикующего развратный и двоедушный век Екатерины с позиций честной старины.

Для любого историка Павел – загадка. И Пушкин, и Лев Толстой собирались писать о нем как о совершенно самобытной фигуре русской истории – и оба не написали. Однако и хулители и сторонники Павла сходились в одном – что имеют дело с фигурой необычного масштаба и предназначенья. Декабрист Владимир Штейнгель находит, что «кратковременное царствование Павла I вообще ожидает наблюдательного и беспристрастного историка, и тогда узнает свет, что оно было необходимо для блага и будущего величия России после роскошного царствования Екатерины II». Знаменитый генерал А. П. Ермолов, герой 1812 года, при Павле два года просидевший в заключении, никогда не позволял себе «никакой горечи» в высказываниях о бывшем императоре, напротив, «говорил, что у покойного императора были великие черты и исторический его характер еще не определен у нас» [9] . Метафизическая, так сказать, задача Павла: остановить время, идущее «не туда», впрыснуть в него «благородной старины». Или по крайней мере вернуться вспять ко времени Петра, к началу «славных дел», и продолжить их по своему усмотрению, причем буквально – только по его личному, императора Павла I, усмотрению, а следовательно, все развитие России на протяжении XVIII века отменить как ложное и покончить с «просвещением» и неизбежным следствием оного – некоторой «вольностью» (для начала только дворянства). Император, окруженный группой «верных», – и белый лист истории – вот идеал Павла.