Примо Леви - Периодическая система

Не от хорошей жизни моих предков в их словаре нет слов «солнце», «человек», «день», «город», зато есть слова «ночь», «прятаться», «деньги», «тюрьма», «красть», «убивать», «сон». Последнее (бахалом) употреблялось почти исключительно в значении «ночное видение», что придавало всякому утверждению иронический оттенок и словно бы намекало собеседнику, что сказанное следует понимать наоборот. Существует значительное число уничижительных слов, которые можно было услышать, допустим, в христианской лавке, когда муж с женой обсуждали между собой, стоит покупать какую-то вещь или не стоит. Например, словом сарод (множественное число от еврейского цара – горе) называли нестоящий товар или никчемного человека; было и изящное уменьшительное сарудин, и безжалостное сарод е сенса манод (нехороша и без гроша) – выражение, употребляемое свахами по отношению к некрасивым бесприданницам, а также абстрактное хазируд (свинство) от хазир (свинья). В еврейском языке существует окончание «ут», которое служит для образования собирательных существительных типа малхут (царство) от мелех (царь), но оно полностью лишено укрепившегося в жаргоне крайне уничижительного оттенка. Другой характерный пример употребления подобных слов лавочниками и продавцами в адрес клиентов: в Пьемонте в девятнадцатом веке тканями часто торговали евреи, благодаря чему возник профессиональный поджаргон, который от продавцов, не обязательно евреев, ставших, в свою очередь, хозяевами, распространялся по другим лавкам и магазинам этой отрасли торговли и живет до сих пор, причем люди часто и не подозревают, что используют еврейские слова, и очень удивляются, когда случайно об этом узнают. До сих пор можно услышать выражение на веста а киним (костюм с мушками); киним – в переводе с еврейского – вши, те самые мошки из третьей казни египетской, которую вспоминают и о которой поют во время еврейской пасхальной службы.

Имелся и неплохой ассортимент малопристойных слов, употреблявшихся не только в своем прямом смысловом значении, например, при детях, чтобы те не могли понять, о чем говорят взрослые, но и как ругательства: в последнем случае перед соответствующими итальянскими и пьемонтскими выражениями у них было упомянутое уже преимущество оставаться непонятыми, а также помогать говорящему облегчать душу, не оскверняя языка.

Большой интерес для исследователя обычаев наверняка должна представлять группа слов, имеющих отношение к католической вере. Их еврейские корни подверглись основательным изменениям, и на то были веские причины: во-первых, требовалось хранить в строгой тайне значение этих слов, в противном случае легко было навлечь на себя опасное обвинение идолопоклонников в богохульстве; во-вторых, целью коверканья или даже замены слова было уменьшить, а то и полностью аннулировать заложенную в него магически-сакральную силу и таким образом лишить его сверхъестественной власти. Последнее подтверждается замещением во всех языках слова «дьявол» множеством нарицательных имен аллюзивного, эвфемистического характера, позволяющих упоминать сатану, не называя по имени. Церковь (католическая) обозначалась словом тунева, происхождение которого я не берусь объяснить, возможно, еврейское оно только по звучанию; зато синагога со скромной гордостью звалась просто скола (школа, где учат и воспитывают); раввин назывался не привычным словом рабби (ребе) или рабену (наш ребе), но морену (наш учитель) или хахам (ученый). За стены такой «школы» ненавистный языческий хальтрум не мог проникнуть. Хальтрум или хантрум – католическая вера с ее лицемерными обрядами, неприемлемая из-за своего политеизма и особенно из-за поклонения изображениям и их обожествления.

(«Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу… Не поклоняйся им…» – Исход, 20:3 –5). Этимология и этого, полного отвращения к идолопоклонникам слова не ясна, возможно, она не еврейская; но в других еврейско-итальянских жаргонах есть прилагательное хальто, как раз в значении «лицемерный», и употребляется оно в основном применительно к христианам, поклоняющимся изображениям. Мадонну называли ахисса, в переводе просто «женщина»; но совсем загадочно и необъяснимо происхождение слова Одо, которым, если уж никак нельзя было без него обойтись, поминали Христа, понизив при этом голос и со страхом озираясь по сторонам; о Христе следовало вообще поменьше говорить, потому что миф о народе-богоубийце очень живуч.

Другая группа слов так или иначе была связана с обрядами и священными книгами, которые евреи в девятнадцатом веке читали по-еврейски довольно бегло и неплохо понимали. Но в жаргоне значения произвольно менялись, а область употребления расширялась. Глаголу шафох, который означает «пролить» и используется в 78-м псалме («Пролей гнев Твой на народы, которые не знают Тебя, и на царства, которые имени Твоего не призывают»), наши прародительницы придали домашний смысл; вместо того чтобы говорить: «Ребенка рвет», они пользовались деликатным выражением фе сефох, он делает сефох. Известное по восхитительному и таинственному второму стиху Книги Бытия, в котором сказано, что ветер Божий веял над лицом вод [6] Перевод дословный, не совпадающий с русским каноническим текстом (":и Дух Божий носился над водою"). , слово руах (множественное число руход) породило выражение тире нруах – «пускать ветры», физиологический смысл которого свидетельствует о близких, прямо-таки семейных отношениях, сложившихся с библейских времен у избранного народа со своим создателем. Примером иного употребления слова, на этот раз в доверительно-супружеском контексте, может служить обращение тети Регины к дяде Давиду, когда они сидят в кафе Фьорио на улице По: «Давидин, помаши тростью, разгони ветры (руход), а то дует». Что касается трости, в те времена она была признаком социального положения, как сегодня билет первого класса для путешествующего по железной дороге; у моего отца, например, было две трости: одна бамбуковая, на каждый день, и вторая парадная, из малаккского тростника, с оправленной серебром ручкой. Трость служила отцу не для того, чтобы на нее опираться (в этом никакой нужды не было), но чтобы весело помахивать ею и отгонять надоедливых собак. Одним словом, заменяла скипетр, отличающий монарха от черни.

Бераха – это благословение, хвала Господу. Верующему еврею больше ста раз на дню представляется случай восславить Всевышнего, и делает он это с великой радостью, потому что, восхваляя и благодаря Его за добрые дела, он вступает с Ним в диалог, продолжающийся уже не одно тысячелетие. Дедушка Леунин был моим прадедушкой, жил в Казале Монферрато и страдал плоскостопием. Проулок перед его домом был весь в колдобинах, и дедушке Леунину трудно было по нему ходить. Однажды он вышел из дома и увидел, что проулок вымощен заново. От чистого сердца он воскликнул: «Хвала этим гуйим за то, что вымостили дорогу!» В качестве проклятья использовалось нелепое словосочетание меда мешуна (дословно «странная смерть», а на самом деле калька с пьемонтского «чтоб тебе сдохнуть»). Тому же дедушке Леунину приписывается следующее загадочное ругательство: «Чтоб к тебе странная смерть пришла в виде зонтика!»